— Табак куришь, значит, и впрямь здоровый, — кряхтя, заметил Христя. — А я по весне голову застудил, до сей поры маюсь.
— И полечить некому?
— Дак знающих людей не осталось. Старые поумирали, молодые беса тешат приговорками. Сказывают, есть ешшо бабка, в горах живет, но огнепальных не принимает, отступники, мол, душу анчихристу продали. Не жалует…
— Много ли ваших по Карагачу осталось? — как бы невзначай спросил Стас.
— Маленько есть. А что, тянет тебя на Карагач?
— Тянет, — сдержанно признался Рассохин.
— Оно всегда так…
— Нынче у вас тут благодать наступила. Даже невест красть не надо. Вон их сколько на Гнилой.
— Это верно, паря. Нынче отроков добычей берут. Все навыворот пошло…
— Ты-то добыл себе жену?
— А то как же! — Христофор стриганул лукавым глазом и говорить на эту тему не захотел. — Ты по какой надобности-то приехал ныне? Заделье какое на Карагаче нашел? Может, снова жиру пошукать? Или от душевной истомы?
— От истомы, Христофор…
— А я слыхал, клады копать собрался?
Такого вопроса Рассохин не ожидал и сразу не нашелся что ответить.
— Откуда слыхал-то? — спросил будто бы нехотя.
— Дак по реке-то далеко разносится… Ежели тебе места указать надобно, так я возьмусь. Знаю, где станы стояли, скиты, обители…
Столь внезапное предложение, прозвучавшее из уст огнепального, повергло Рассохина в немой шок. Действительно — все навыворот! Или он — добрый ангел Карагача, приходящий на помощь в самых трудных ситуациях, и одновременно дьявол, ибо участвовал в похищении Жени Семеновой…
— Ладно, Христофор, я подумаю, — не сразу и уклончиво сказал он. — Где тебя найти, если что?
— Будешь на Гнилой, так привяжи, — и оторвал от подола рубахи ленту. — На куст где-нито. Я тебя сам сыщу.
— С чего ты взял, что буду на Гнилой?
— Как не быть, раз карася икряного туда увезли?
— Какого еще карася?
— Мужика с пузом. Веселый такой…
— Ты его видел?
— Не, люди сказали. — Христя взял винтовку и направился к обласу.
— Где Женя Семенова? — в спину ему спросил Рассохин.
— Кто?
— Отроковица, которую вы с племянником похитили?
Он обернулся, пощупал свою голову и болезненно поморщился.
— Вон что ты вспомнил, паря… Разве не знаешь, где? Не ведаешь, отчего тебя на Карагач тянет?
— Нет…
— Дак застрелил же ты блудницу, паря. Или позабыл?
Огнепальный столкнул долбленку на воду, сел в корму, скрестив по-турецки ноги. Рассохин машинально подошел к кромке берега.
— Не может быть! Ты врешь!
— На моих глазах и кончил. — Христя оттолкнулся от берега. — И свидетелей не надо… Мы с Прокошкой в болоте ее утопили. Да и поделом ей!
Развернул облас на месте и погреб в темнеющий редкий кустарник…
ОМОН Гохману не дали, впрочем, как и вертолет. Техническое оснащение составлял еще один мотор, взятый в МЧС вместе с мотористом, а живую силу — оперуполномоченный капитан Рябыш, следователь прокуратуры Кошкин и при них милицейский сержант. Сотрудники приехали на казенной лодке и причалились первыми, причем довольно ловко десантировались с автоматами наперевес, верно, рассчитывали захватить Матерую со свитой, и сразу посыпались вопросы — где, кто, когда? Рассохин их угомонил, вкратце объяснив, что гости отбыли еще вчера и никакого вреда ему не нанесли.
Тем часом участковый с двумя пассажирами барражировал по заводи и причалил, когда ему помахали. В лодке оказался профессор Дворецкий, грузный, короткорукий человек с седыми космами, и еще один, поменьше, с головой завернутый от холодного утреннего ветра в офицерскую плащ-накидку. Когда все уже были на берегу и разминали ноги, этот в плаще остался в лодке, а Дворецкий чинно представился и пошел в атаку.
— На каком основании вы здесь находитесь? — сразу же наехал он неожиданно высоким, женским голосом. — Я уполномочен Академией наук и лично губернатором области контролировать этот район.
— На основании конституции, — отпарировал Рассохин, — статьи о свободе передвижения.
— Вы проводите здесь поисковые работы и раскопки!
— Я сижу на острове, как Робинзон. И у меня нет даже лопаты.
— Прошу предъявить Открытый лист! — потребовал профессор. — В присутствии работника прокуратуры!
Сотрудники отчего-то переглядывались и улыбались, не проявляя никакого рвения в службе.
— Ему проще дать, чем отказать, — шепотом, на ухо, посоветовал Гохман. — Он нас по дороге примучил…
Рассохин вынул из рюкзака папку с документами, отыскал среди бумаг заблаговременно изготовленную копию письма Минкульта и торжественно вручил Дворецкому. Тот полез по карманам искать очки, и показалось, сейчас достанет пенсне, однако он вынул толстенные окуляры на резинке, повесил их на породистый нос и принялся читать. Комары садились на лицо и руки — он машинально отмахивался и тщательно изучал текст. Гохман тем временем развел костер, сотрудники сели к огню, и тут Кошкин спохватился:
— Что же мы барышню в лодке оставили?
Стас вмиг забыл о Дворецком и бумагах — неужели?! На правах хозяина острова он сбежал к лодкам и увидел Лизу. Она показывала знак — молчи, и когда подал ей руку, помогая ступить на землю, прошептала:
— Мы не знакомы! Иначе вся конспирация к черту…
— Тогда давайте знакомиться, — громко сказал он. — Стас Рассохин.
— Елизавета!
Не выпуская ее руки, Рассохин привел Лизу к костру и усадил на лесину.
— Сейчас будем пить чай, — произнес ворчливо. — Чья идея взять сюда женщину?
— Профессор привез из Питера, — отозвался Кошкин так, словно Лизы тут не было. — Журналистка…
Дворецкий все еще читал бумагу. Рассохин незаметно переглянулся с Лизой.
— Он что, без сопровождения не может?
— Распоряжение губернатора, — вздохнул следователь. — Место здесь неуютное, переехать бы куда-нибудь в бор, на высокий бережок…
— Сейчас там клещей туча, — заметил опер Рябыш. — И змей. А здесь нет, и гнус сдувает.
С заговорщицким видом Кошкин знаком отозвал Рассохина к прижиму, хотел чем-то удивить, но в последний миг смешался.
— Вот что, Станислав Иванович… Я перед отъездом сюда в наш архив заглянул. Слухи были разные… Что это за история была у вас лет тридцать назад? Здесь, на Карагаче, когда геологом работали? Будто вы сами на себя донесли…
— Я писал явку с повинной, — сухо отозвался он.