Подкрепившись, Гектор занялся тем концом веревки, что был привязан к кольцу. Хитрый морской узел долго не поддавался, однако в конце концов его удалось расслабить. Смотав веревку в бухту и повесив ее на руку, чтобы не мешала, Гектор подошел к деревенским. Ему было немного неловко. Не одно лето он прожил среди них, однако взрослых знал плохо. Да и сословная разница была слишком велика: у сына джентльмена, хотя и обедневшего, было мало общего с деревенскими работниками и рыбаками.
— Не видел ли кто-нибудь Элизабет, мою сестру? — спросил он, конфузясь, понимая, что у каждого из этих людей свое горе, что им сейчас не до его вопросов.
Никто и не ответил. Он стал на колени рядом с бочаром, который всегда казался ему человеком рассудительным и спокойным, и повторил свой вопрос. Было видно, что бочар недавно плакал. На лице его остались дорожки от слез, смешавшихся на подбородке с кровью из раны.
— Что случилось? Где моя сестра Элизабет? — повторил Гектор.
Бочар как будто не понял его вопроса и пробормотал в ответ:
— Господь попустил Второе пленение. Израилю обещал Он избавленье от плена, а нас дважды покарал и оставил во тьме.
Гектор вспомнил, что этот человек был очень набожен и усердно посещал церковь. Как и все торговцы, бочар был протестантом и ревностным прихожанином. Люди же победнее — рыбаки и безземельные крестьяне — были католиками и каждое воскресенье отправлялись на остров, чтобы отстоять мессу в монастыре. Гектор, у которого отец был протестант, а мать — католичка, никогда особенно не задумывался об этом разделении. Религией он интересовался мало или вообще не интересовался и переходил из одной веры в другую с такой же легкостью, с какой менял языки, разговаривая с родителями. Он смутно помнил о людях, которые рассуждали о «пленении», но обычно приглушенным голосом, и никогда не расспрашивал об этом, полагая, что это не его дело.
Решив, что нужно во всем разбираться самому, если он хочет узнать, что произошло, юноша подошел к лестнице, ведущей к люку. Поднявшись по ней, он стал ритмично бить в крышку люка костяшками пальцев. Вскоре он услышал сердитый крик, потом топот ног. Люк снова отдраили, но приоткрыли совсем ненамного, и на мгновение Гектор увидел в щель синее небо с белыми пухлыми облаками. Но тут же в нескольких дюймах от его лица в щель просунулся широкий клинок. Гектор замер, чтобы не раззадоривать стражника и чтобы тот не сунул саблю дальше, и произнес спокойно, сперва по-английски, а потом по-испански:
— Могу я поговорить с капитаном?
Он глянул на клинок, потом в лицо тому самому матросу, который принес им корзину с хлебом. Матрос некоторое время смотрел на него, а потом что-то прокричал на языке, которого Гектор не знал. Кто-то что-то ответил, потом люк открылся шире, и второй человек, похоже, не простой матрос, жестом велел Гектору вылезать.
Гектор неловко выбрался из люка — ему мешали наручники и бухта каната, все еще висевшая на руке. После душной темноты трюма мир оказался полным света и солнца, и он глубоко вздохнул, с удовольствием наполнив легкие свежим морским воздухом и подставив лицо ветру. Он стоял на палубе большого судна и, не будучи моряком, понял лишь, что корабль летит по морю такого яркого синего цвета, что от него даже режет глаза. Когда судно под порывом ветра слегка накренилось, он потерял равновесие, а когда обрел его, посмотрел за борт. Там, на расстоянии мушкетного выстрела, параллельным курсом быстро шло второе судно, не отставая от первого. На верхушках каждой из его двух мачт развевались длинные вымпелы кроваво-красного цвета, а на корме реял большой зеленый флаг, украшенный тремя серебряными полумесяцами. Начальник, крепкий, кряжистый человек, твердо упершись ногами в кренящуюся палубу, ждал, когда Гектор заговорит.
— Прошу вас, — сказал Гектор, — я хочу поговорить с вашим капитаном.
Темно-карие глаза оглядели Гектора. Как ни странно, во взгляде этом не был вражды, только привычная деловитость. Затем, ухватившись за конец веревки, моряк повел Гектора на корму, как ведут корову в стойло. Там под навесом Гектор увидел того белобородого, который нанес ему столь умелый удар рукоятью пистоля. Гектор решил, что старику под шестьдесят, возможно и больше, но человек этот казался подтянутым, бодрым и властным. Он удобно расположился на подушках, рядом стояло блюдо с фруктами, и он ковырял в зубах серебряной зубочисткой. Он с важным видом взирал на приближающегося Гектора и выслушал доклад сопровождающего. Потом, отложив зубочистку, сказал:
— Ты храбр, юноша. Ты хорошо дрался. И сейчас ты не боишься того, что могут сделать с тобой мои люди, коль скоро ты их рассердишь.
— Не будете ли вы столь любезны, ваша честь… — начал Гектор и запнулся да так и остался с раскрытым ртом. Он хотел спросить, что сталось с Элизабет, но вдруг осознал, что капитан говорит по-английски. Может быть, ему почудилось или он ослышался? Но нет, капитан продолжал говорить по-английски, правильно, хотя и немного неуверенно, как будто время от времени подыскивал нужное выражение.
— Скажи, что ты делал в деревне?
Гектор был настолько удивлен, что едва мог проговорить:
— Я обучался в монастыре на острове. Со своей сестрой. А откуда вы знаете… — он запнулся.
— Откуда я знаю твой язык? — договорил за него капитан. — Да очень просто: я сам родом из той деревни. Теперь меня зовут Хаким-мореход, но когда-то меня знали под именем Том Пайерс. Хотя с тех пор минуло много времени, больше пятидесяти лет. Бог был милостив ко мне.
В голове у Гектора все смешалось. Он не мог представить себе, как этот необычный моряк в иноземных одеждах и со странными манерами может утверждать, будто происходит из бедной деревни на атлантическом побережье Ирландии? Однако же капитан говорит по-английски с интонациями, присущими жителям именно этой местности.
Хаким-мореход заметил его недоумение.
— Мне было всего семь лет от роду, когда меня увезли. Увезли также мою мать и отца, двух братьев и бабушку. Я никогда больше не видел их с тех пор, как мы высадились на сушу, — сказал он. — Тогда мне все это казалось самой большой трагедией в жизни. Теперь я знаю, что то была Божья воля, и благодарен Ему. — Он взял в руку какой-то плод, съел, положил косточку обратно на блюдо. — Вот мне и захотелось снова посмотреть на это место. И я решил навестить родину. Однако к чему ходить в гости, коль скоро от этого не будет прибыли? Да, признаться, многое изменилось по сравнению с тем, что я помню, хотя потайное местечко для высадки и как подойти к берегу, чтобы тебя не заметили, я не забыл. А деревня стала меньше или, может статься, так всегда кажется, когда возвращаешься туда, где провел детство. Все будто съежилось.
Наконец Гектор достаточно оправился от удивления и смог повторить вопрос, столь его мучивший.
— Прошу вас, — снова заговорил он, — мне бы хотелось знать, что сталось с моей сестрой. Ее зовут Элизабет.
— А! Та хорошенькая девушка, которая была в том же доме, что и ты? Она царапалась, как дикая кошка. Наверное, такая ярость — ваша семейная черта. С ней ничего не случилось, она вполне благополучна.