Кто-то вышел из испанского строя и стал спускаться на пляж. Это оказался сам Перальта. Он был без оружия.
— Ваши люди выпотрошили Ла-Серену, — сказал капитан с печальным выражением лица. — Но я благодарен тебе за то, что мои товарищи и я целыми и невредимыми оказались на свободе.
За спиной Гектора раздался крик Изрееля: мол, «Троица» поднимает якорь, и надо не мешкая отплывать, иначе им не добраться вовремя до корабля. Перальта посмотрел Гектору в глаза, и взгляд его был непоколебимо тверд.
— Скажи своему капитану, когда в следующий раз он попытается напасть на нас, и ему, и его людям больше не повезет. Теперь ступай.
Гектор не знал, что сказать в ответ. Он постоял на месте, чувствуя враждебность испанских солдат, сжимающих в руках оружие, и переваривая суровые слова Перальты. Потом юноша повернулся, прошел по пляжу и залез в поджидавшее каноэ.
Гектор привык к беспрерывным стенаниям и реву, тявканью и шипению, бубнению и трубным звукам. Неумолчный ор сопровождал команду «Троицы» с того дня, как галеон встал на якорь у островка — ровно две недели спустя после отступления из Ла-Серены. Всю эту какофонию создавали сотни и сотни крупных морских котиков, облюбовавших прибрежные скалы. Они валялись на скалах, боролись и ссорились между собой, и эти твари настолько были уверены в себе и в своем праве на островные владения, что морякам, в первый раз высадившимся на берег, пришлось силой прокладывать путь через ряды воняющих рыбой животных, расталкивая тех прикладами. Самых крупных секачей, наводящих страх на свои гаремы, возмутило вторжение непрошенных гостей. Они яростно устремились навстречу чужакам, развевая серебристые гривы, оскалив желтые клыки, хрюкая и хрипло взревывая, пока матросы не остановили их несколькими выстрелами из пистолетов в разъяренные розовые пасти. Темное, почти черное котиковое мясо поначалу было желанно, но вскоре буканьерам опротивел его вкус. Теперь, если котика убивали, труп оставался гнить.
Шарп привел «Троицу» на Хуан-Фернандес, подчинившись требованиям рассерженной команды. Разочарованные рейдом на Ла-Серену, буканьеры проголосовали провести на острове Рождество, подальше от постоянной угрозы мстительных испанских галеонов. Гектор гадал, откуда морякам известно об этом отдаленном гористом островке. Хуан-Фернандес лежал в четырехстах милях от побережья Южной Америки, а для всех, за исключением испанцев, Южное море оставалось не нанесенной на карты загадкой. Однако на борту «Троицы» нашлись люди, которые знали об этом унылом и редко посещаемом клочке земли, где можно найти пристанище. У Гектора возникла мысль, что в тавернах европейских портов и карибских гаваней, где обычно собираются моряки, они рассказывали друг другу об острове, на котором можно отдохнуть, набраться сил и отремонтировать корабль.
Когда серым ветреным днем в начале декабря «Троица» приплыла на Хуан-Фернандес, остров был необитаем. Но было очевидно, что люди его посещали, потому что кто-то завез сюда коз. Животные размножились, и одичавшие стада бродили по поросшему невысокими кустами каменистому нагорью. Козье мясо было куда предпочтительнее мяса котиков, поэтому Дан и второй оставшийся гарпунер, еще один индеец мискито по имени Уилл, на целые дни уходили с мушкетами на охоту и возвращались с козлиными тушами на плечах. Однако не кто иной как Жак обнаружил наиболее убедительные подтверждения того, что другие моряки высаживались на остров для отдыха. Вскоре после высадки он поспешно вернулся к товарищам, лучась от радости и демонстрируя пучок зажатых в руке листьев и стеблей.
— Приправы и овощи! — с радостью крикнул он. — Кто-то разбил здесь огородик и оставил все расти! Смотрите! Репа, салат-латук, всякая зелень!
Команда «Троицы» устроилась на островке быстро и с удобствами. Натянув запасные паруса на ветви деревьев, сделали палатки, смастерили решетки, на которых жарили нарезанную ломтиками козлятину и рыбу, наполняли кувшины пресной водой из ручья, протекавшего через каменистую россыпь и впадавшего в залив. На Рождество Жак приготовил на всю компанию громадное блюдо омаров, зажарив их над костром. Омары — Жак настаивал на том, чтобы их называли лангустами, — ползали на мелководье во множестве, и можно было, просто походив в холодной воде, собирать улов руками, по дюжине за раз. В качестве закуски буканьерам была предложена капустная пальма — тонко нарезанные полоски листочков нежной почки, срезанной с пальмовой макушки.
Однако атмосфера продолжала оставаться крайне мрачной и подавленной. Команда ворчала, что добычи совсем мало. Разграбление Ла-Серены принесло по весу едва ли пятьсот фунтов серебра, а его пришлось разделить почти на сто сорок человек. Команда считала, что это сущие гроши, не стоящие того риска, на который они пошли; ситуация усугублялась и тем, что многие из недовольных проиграли награбленное за долгие, скучные дни, проведенные в море по пути на остров. Когда «Троица» добралась до Хуан-Фернандеса, большинство картежников и игроков в кости практически оказались без гроша, и они злобно ворчали, что их надули, поглядывая при этом в сторону капитана Шарпа. Не в силах подкрепить свои подозрения, проигравшиеся все равно были уверены, что он как-то их одурачил.
Чтобы забыть о препирательствах и злобных нападках, ставших обычными в лагере, Гектор взял за привычку каждый день отправляться в длительные прогулки. От приятной долины, где устроили свое убежище моряки, в глубь острова, минуя сандаловые рощицы и заросли гвоздичного перца, круто взбиралась узкая козлиная тропа. Гектор обнаружил, что после долгих недель, проведенных на борту корабля, ноги быстро устают — крутой подъем и петляющая среди густого кустарника тропа предъявляли мускулам серьезные запросы. Мышцы ног ныли, а ему предстояло еще час упорно карабкаться вверх, чтобы добраться до гребня узкого хребта, где он любил проводить время, в тишине глядя на океан и созерцая волны. Сегодня утром ему нужно не задерживаться, потому что в полдень намечался общий совет экспедиции, и он хотел вернуться в лагерь вовремя, чтобы не опоздать на совет. На голосование собирались поставить касающиеся всех вопросы: продолжит ли Бартоломью Шарп быть командиром и — что не менее важно — куда, покинув остров, направится «Троица».
Взбираясь наверх, Гектор глубоко дышал. Местами кусты росли так тесно, что ему приходилось сквозь них продираться, и ветки цеплялись за одежду. Иногда он улавливал в воздухе отчетливый едкий козлиный запах, а однажды вспугнул маленькое стадо: три козла и столько же козочек резво побежали по тропе впереди своим причудливым семенящим шагом, а после свернули в заросли и в них исчезли. По мере подъема галдеж колоний котиков внизу становился все слабее. Изредка юноша останавливался и смотрел на залив, и с каждым разом «Троица» казалась все меньше и незначительнее, а потом тропа повернула, и галеона вообще не стало видно. Теперь он, считай, так же одинок, как если бы остался один во всем мире. Слева высилась наполовину скрытая облаками гора — темная широкая громада, напоминавшая гигантскую наковальню. Справа остров был мешаниной поросших густым лесом утесов и ущелий, отрогов и хребтов, которые под силу преодолеть разве что опытному охотнику.