Птица не замедлила воспользоваться любезностью кота и взмыла в воздух, растворившись во тьме.
На этом, однако, злоключения Игоря не кончились. Не успел посланец Велеса куда-то бесшумно исчезнуть, как внезапно среди поля брани возникла колесница, влекомая двумя голубыми кошками, величиной с хорошую пантеру. Ими правила женщина удивительной красоты и непередаваемой словами той таинственной внутренней силы, которую по праву можно было бы назвать божественной. Две валькирии склонились пред ней в почтительном поклоне, в котором не было и тени услужливости.
Асиня повелительно указала на колесницу двум-трем мертвым, если это слово вообще применимо, девушкам в иссеченных кольчугах. Словенки, среди которых парень узнал Власту и Гориславу — подруг Влады, безропотно подчинились.
— Я забираю и этого, — обратилась Богиня к помогавшим ей валькириям, указывая на Ингвара, — Он мне нравится. И в нем больше от крови ванов, чем асов.
— Великая Фрейя [54] , этот человек еще жив.
— Он достаточно хорош, чтобы служить мне в Фолькванге. И если Харбард не взял воина в Вальхаллу — его душа принадлежит Фрейе по праву. Юноша утешит меня, как некогда Одд. Что с того, если мальчик жив — он все равно умрет. Я так желаю, я так хочу! — и она взошла на повозку, где странным образом уместились выбранные ею павшие.
— Мало ли что ты хочешь? — дерзко выступил из пустоты Баюн. — Уж нельзя и отлучиться?! Ищи себе другую забаву — парень мой!
Фрейя окинула взглядом громадный кошачий силуэт и, вдруг, в бессильной женской ярости вскинула по направлению к коту точеные персты. Валькирии схватились за оружие.
— Колдуй — не колдуй, а надо мной у тебя власти нет! Ты еще пешком под лавку в нашей горнице ходила, когда я освежевал Апопа [55] .
Только тут Игорь понял, что котище все это время жмурился, поскольку Баюн наконец открыл глаза, и тьма заметно рассеялась. Нимб мощи, окружавший Богиню при свете колдовских кошачьих очей и вовсе померк, так выглядит настольная лампа рядом с прожектором.
— Долг платежом красен, как говорят ваны. Теперь, моя очередь. А тебе, ведьма, легкая встряска не повредит? Ну-ка, котята, несите эту бабу куда-подальше! — заложив два когтя в пасть, Баюн оглушительно свистнул, запряженные в колесницу звери рванули в галоп, потом в карьер.
— Вы тоже, брысь отсюда, маленькие негодники! — зашипел он на крошечных крылатых созданий, чей лучезарный сонм кружился рядом. Те в испуге скрылись, улетели искать более добропорядочную жертву.
— Старуха с косой просто слепа, или, может, вредина, если из-за нее такие сложности у небожителей, — мелькнула у Игоря шальная мысль.
Баюн скалой возвышался над Ингваровым телом. Пушистый мех волшебного кота щекотал окровавленную кожу сквозь брешь брони, длинные колкие усищи антеннами торчали в разные стороны. Кошачья морда приблизилась к лицу человека, смертный замер. На Ингвара сквозь зеленые глаза зверя взирали неимоверные очи Велеса.
Человек тоже смотрел на древнего бога, не в силах оторвать взгляда. И это было последнее, что он сумел увидеть. Срединный Мир прощался с героем.
* * *
— Я нашел их! Всеволод!
— Да, это они! Сам вижу, не кричи! — Сев встал на колени возле бездыханных тел двух названых братьев.
Паучок торопливо пробежал по серебристой нитке. Росинка слезой соскользнула на землю.
Немногим, очень немногим из ругов было суждено встретить новое утро. Всеволод споткнулся о чью-то отрубленную голову. Это было все, что осталось от храброго Труана. Славный телохранитель Сигура, Гетарикс, и Руальд валялся тут же. В могучую грудь Фрелава вошел дротик. Из глаза седобородого Веремуда торчал стилет. Спите вечным сном, богатыри руянские! Свеи или пруссы, ляхи или варины, поморяне или бодричи — пали вы в лютой схватке, защищая Правду и Веру наших предков, как и достойно мужчины. Вы погибли в битве за Волю.
— Смотри, Сев! — Златоус указал на громадные волчьи следы, там, где ступала лапа Зверя, выгорела трава и опалился камень.
— Огнебог унес их души. Нам предстоит позаботиться о бренном. Ну-ка, помоги мне вытащить из-под Ингвара этот клинок.
Совладать с осиротевшим кладенцом было не просто. Металл налился неимоверной тяжестью, даже такие словенские силачи, как Всеволод и Златоус с трудом подняли оружие и, взвалив длинный меч на плечи, зашагали к обрыву.
— Один Чернобог знает, как Ингвар с ним управлялся! — пробормотал Сев, не подозревая, насколько он близок к истине.
Однако клятва есть клятва. Всеволод обещал побрательнику, что похоронит, мол, кладенец в водах Янтарного моря, не даст осквернить благородное железо, коль хозяина убьют.
— Полетел к самому Ящеру! — выругался Златоус, когда с прощальным свистом меч разрезал клубы тумана и исчез внизу.
— Полдела свершили. Идем, поищем лодью. Брат сказывал — она следом явится…
Руги двинулись вниз по склону. На полпути им встретился Инегельд, он сидел у свежего могильника. Сжатые в кулак пальцы его левой руки обвивала сердоликовая змейка бус Светланы.
— Мы отомстим, мы за всех отомстим! — промолвил Инегельд, глядя Севу в глаза. — Дай срок! Но сейчас — поздно! Другой Солиг нет на свете белом… — добавил скальд что-то совсем непонятное, и его два зловещих меча вновь удобно устроились в ножнах за спиной, будто бы не покидали их никогда.
* * *
Судно Златоуса незамеченным выбралось из фьорда и, обогнув северную оконечность острова, при попутном ветре кормчий взял курс на северо-восток.
Дым застилал склоны лысого холма. То горела крепость. То пылал город. Невидимый в серых клубах корабль уносил прочь от Буяна последних защитников языческой вольности.
Теперь лишь Инегельд с его колдовским зрением мог разглядеть, скорее почувствовать, в туманной дали еще теплые развалины некогда величественного Храма.
И волны поспешно расступались, когда набегал на них ладно собранный корабль с червонным соколом на парусе. Судно подгоняли дружные взмахи весел, и оно летело стрелой, но вряд ли это могло продолжаться долго. Инегельд знал, что гребцы измучены, а многие из них ранены, и если бы не угроза неминуемой расправы, нависшая над изгнанниками — они оставили бы эту гонку, которая, впрочем, и так, он предвидел это, некоторым из них будет стоить жизни.
Сев стоял на корме, этот увалень, который и двух слов то, как следует, раньше связать не мог, неожиданно для всех тяжелым басом заглушил и море, и удары весел, и хлопанье парусов. Он взял такие низкие, такие мрачные ноты, что у Влады мороз пошел по коже: