Семаргла вой из-под небес…
Стрибог взмахнул крылом!
Хоть в Мире больше нет чудес,
но есть пока Любовь!
И есть такой еще закон —
за павших отомстить!
И Род судьбе наперекор
на Свете сохранить!
На Свете сохранить!
А над Арконой тень креста
мерещится в дыму.
О, Велес, разомкни уста,
скажи нам, почему?!
Ответь нам, добрый Свентовит,
могучий Радигош:
«Неужто, Кривда победит,
и воцарится Ложь?!»
И воцарится Ложь!?
Лежит в руинах древний храм,
сожжен, заброшен, тих…
И в Ирии уж видно нам,
встречать родных своих.
Но Смерть в каком-нибудь году,
найдет тебя, палач!
И ты в своем родном Аду,
припомнишь детский плач!
Припомнишь детский плач!
И пусть терзается злодей
виною в смертный час.
Христа наместник на Земле
обрек на гибель нас.
Мы уплываем, бросив дом
и капища в огне…
Оплачет Желя храбрецов
склонив лицо к траве…
— Что же дальше, Инегельд? Как жить без родины, без земли предков? В Арконе вырезали всех до единого, даже собак. Злыдни поганые! — обратился к нему Златоус.
— Весь мир — наша земля. Боги — они повсюду, и служить им можно по-разному. Думаю, мишура торжеств не нужна небожителям, она выдумана смертными. Учитесь обходиться без нее! Боги в каждом из нас…
Затем он сказал погромче, чтобы слышали все:
— Надо только помнить, что вы свободные, вольные люди! Так ли говорю, други?
Гребцы согласно закивали.
Немного помолчав, Инегельд добавил уже тише:
— Что до меня — я ничего не забываю… Ни хорошего, ни дурного.
Влада незаметно подошла к брату сзади и обняла его.
— А, сестренка! Что случилось? — ласково произнес Всеволод.
— Сев! Мне надо сказать тебе что-то важное!
— Шнекар слева по курсу! — раздался крик впередсмотрящего.
— Это по нашу душу. Поднимай всех. Сейчас нам понадобится каждый клинок. Если отобьемся — считай, спаслись! — услышал Сев.
Он давно уже признал первенство Инегельда, как более опытного, умелого и сильного, хоть на силушку и сам бы не пожаловался. Гибель Светланы сблизила двух мужчин, что, увы, нередко бывает, только после смерти любимых и близких.
— Может, уйдем?
— Нет. Люди измотаны, — ответил Инегельд.
— Знаешь! Я думаю, в конце концов, у ихнего Тюра [56] всего лишь одна рука, против нашего-то Ругевита.
— Если бы дело заключалось только в количестве рук… — усмехнулся волхв.
— Все равно, одна голова — хорошо, а семь — лучше. Суши весла! — крикнул Сев и двинулся вдоль борта по проходу между скамеек.
— Всеволод! Ты слушаешь меня? — не обращая внимания на сигнал тревоги, Влада не отставала от него.
— Обожди, сестра. Разве не видишь? Ну, что тебе!
— Не кричи и не сердись! Ты слушаешь?
— Да, да! Пристала, как банный лист, — сердился он, — Только давай быстрее!
— Нет, ты меня не слушаешь! Да, остановись же, в конце концов! У меня будет ребенок! Ты понимаешь! Это сын Ингвара.
— Ты уверена? — опешил Сев.
— Да, я точно знаю, что будет мальчик. Я это чувствую.
— Я не о том! Ты уверена, что носишь в себе…
— Глупый вопрос! — гневно оборвала его Влада. — Жаль только, отец никогда об этом уже не узнает.
— Когда ж вы успели? Дура! Ой, дура! Да, как ты посмела спрятаться тогда в погребе!
— Понимаешь… Он еще со Святобором на материк уходил, а я боялась, я так боялась, что он не вернется… А потом, Ингвар был такой странный, словно подменили. И я не решилась сказать ему, — расплакалась сестра неожиданно.
— Ладно, все и так видно — без слов. Слезами отца не воскресить! Разберемся с данами — потом поговорим! — сухо бросил он и принялся расставлять людей, сквозь зубы поминая нехорошими словами Марену и всех баб на свете.
— Что случилось? — удивился Златоус, — Ты сам не свой! Охолодись! Это на тебя не похоже.
— Что-то? Племянник у меня будет! Вот что! — отвечал Сев.
— Так, это замечательно!
— А я разве против!
Инегельд пристально следил за быстро приближающимся врагом. Змеиная голова шнекара высовывала ядовитый раздвоенный язык и словно пыталась укусить жертву. На иссиня-черном парусе преследователя не было никакого рисунка. Тем более не было зловещего креста, который ныне малюют все, кому не лень. На палубе вражеского судна он насчитал семь десятков белобрысых рослых викингов, вооруженных преимущественно топорами и небольшими широкими мечами. Многие были обнажены по пояс, выставляя на показ крепкие загорелые тела, покрытые татуировками и рыжим волосом. Он услышал, как загремели круглые скандинавские шиты, снимаемые с бортов, как скрипнули взводимые тугие арбалеты. Инегельд видел, что и от этого грозного противника им не ждать послабления. Он с самого начала знал, насколько кровавой и беспощадной будет схватка.
Сомкнув ряды щитов, руги спокойно ждали нападения и готовились отдать собственные жизни возможно дорого. Златоус и Сев, ободряя соратников, давали для порядка последние советы. Впрочем, в них никто не нуждался. Выжили тоже далеко не слабые и не менее опытные воины. Просто, неторопливая речь командиров снимала напряжение, повисшее в тишине над водами Янтарного моря. Лучники подбрасывали в воздух пуховые перышки, стараясь правильно учесть ветер при выстреле.
Викинги приблизились в грозном молчании. Суда поравнялись, следуя параллельным курсом на расстоянии более десяти саженей одно от другого.
Враги разглядывали друг друга. Скандинавы, обычно скорые на расправу, ныне не торопились.
— По всему видать, это не христианские выродки, забывшие кто они и каких кровей!
— Да, — согласился Инегельд со Златоусом, — но нам от того не легче. Это наемники, королевские берсерки. Им хорошо заплатили за наши головы, и можешь не опасаться — свое дело они знают не хуже нашего, и всегда готовы предстать перед одноглазым Отцом Ратей.
Тем временем из трюма шнекара под руки вывели сгорбленного годами чернеца с вороном на плече. Викинги обращались с ним столь почтительно, что руги только подивились. Инегельд нахмурился. Он узнал скандинава — то был Бьярни — прославленный на всех берегах Рутении Слепой Скальд.