Преодолевая боль в избитом теле, Шкет медленно вылез, с трудом поднялся на ноги. Колени дрожали. До него только сейчас начало доходить – что произошло. «Загнать под шконку» – это самое позорное наказание на тюрьме, так поступают с теми, кто ворует у своих. Хуже только «опускание», до которого остается один шаг. А он сам залез! Как так получилось? Ведь вышло, что вся его «правильность» ничего не стоит! И по «закону» он теперь «мастевый»… [62] Все перевернулось с ног на голову…
Обитатели камеры расселись на шконках, Шкета поставили перед ними. То ли от побоев, то ли от переживаний, а может, из-за освещения, но он не различал лиц – только мутные светлые пятна. Зато остро ощущал атмосферу нетерпеливого ожидания расправы.
– Выбирай: вилкой в глаз или в жопу раз? – спросил Прохор.
Ответ на него Шкет знал.
– Вилкой в глаз!
Потому что в камере ни вилок, ни ножей нет, есть только ложки.
– Гм… – удивился Прохор. – Тогда скажи, вот ты летчик. Летишь на самолете, мотор отказал. Справа озеро из спермы, слева – лес из х…ев. Куда садиться будешь?
Наступила тишина жадного любопытства.
– В каждом озере есть острова, а в каждом лесу поляны, – дал Шкет правильный ответ.
Сокамерники обескураженно зашевелились.
– В жопу дашь или мать продашь?
– Пацан в жопу не еб…ся, а мать не продается!
Шкет приободрился. Теперь он различал лица малолетних арестантов. На них читалось удивление. Прохор почесал затылок.
– Ладно, тогда будем тебе зрение проверять…
– Зрение плохое – через рукав ничего не вижу!
– Гля, он и взаправду с понятиями…
Вариантов «прописки» существуют сотни. Но Шкету повезло: на все вопросы он ответил правильно. Прохор задумался. Похоже, что это не лох, а пацан с понятиями.
Тогда, получается, его по беспределу под шконку загнали. И если у него действительно авторитетные люди в кентах, то спрос учинят с него, с Прохора!
– Значит, так! – подвел итог он. – Пусть Шкет пока живет правильным пацаном. Мы Земе малевку прогоним, если подтвердит, так и останется. А если нет – рога отшибем, и будет спать у параши!
Так начался первый день Шкета в тюрьме. Он представлял его совсем по-другому.
* * *
Клоп сидел на жестком казенном стуле. Его мутило. Он не привык обильно завтракать. Зато привык к ежедневной дозе алкоголя. Теперь организм ощутимо корежило. Хотелось пива. А еще лучше – «мастырку» анаши. Но сейчас ему ничего подобного не светило. Он с трудом унял внутреннюю дрожь и постарался вникнуть в происходящее.
– Клищук Петр Васильевич, родился в городе Тиходонске, шесть раз судим…
По другую сторону стола сидел средних лет мужчина в штатском, нудным голосом диктовал сам себе анкетные данные Клопа и вписывал их в протокол. Сразу видно, что это не опер. Кабинетный работник, бумагомарака – следак. Хотя неизвестно, кто из них хуже. Один за руки хватает, бьет по яйцам и вяжет, а другой сидит, пишет, говорит вежливо, улыбается, а сам срок накручивает…
– Вы подозреваетесь в групповом угоне автомобиля, причинившем особо крупный ущерб, – доброжелательно сказал следак.
Клоп демонстративно зевнул. За многотрудную жизнь ему встречались разные следаки. С хитрыми подходцами и с примитивным желанием без затей выбить признание. Любители поиграть в психологию и просто мясники. Разыгрывающие роли злых шутов и добрых судей. Соответственно, кололи его и вдоль, и поперек, от макушки до задницы. Но Клоп всегда вел себя по понятиям: с ментами в разговоры не вступать! Из этого правила он делал только одно исключение…
– Вы будете давать показания?
– Пусть тебе жена дает…
– Не хами, Клищук! Между прочим, тебе светит от пяти до десяти лет!
– Ох, испугал! – изобразил ужас Клоп. И презрительно засмеялся. – Да я этот срок на одной ноге отстою! Мне все одно, где жить: на воле иль на зоне…
Следователь пожал плечами.
– Дело твое. Тогда живи на зоне.
Он поднял трубку внутреннего телефона.
– Это Петрянский. Давайте свидетеля ко мне.
В коридоре послышались шаги, от сильного толчка дверь распахнулась. В кабинет вошел Спец. Широкие плечи, накачанная шея, уверенные манеры. «Тоже – чекист», – отчетливо понял Клоп.
– Расскажите, при каких обстоятельствах состоялась ваша встреча с подозреваемым? – Лысый подвинул лист бумаги и взялся за ручку.
Подставной угонщик выпятил крепкую квадратную челюсть.
– Выполняя служебное задание, я внедрился в преступную среду, вошел в контакт с гражданином Клищуком, от которого получил заказ на угон автомобиля марки «Бентли»…
– Задание, значит, выполнял? – зло перебил Клоп. – Это Зема тебе задание выдал? Шавка прикормленная…
Спец окинул его спокойным, ничего не выражающим взглядом.
– Не болтай, камерная падаль… Здоровей будешь.
Клоп прикусил язык. Такие люди не шутят. Подписывать протоколы он отказался.
– Зря ты так, Петр Васильевич! – по-доброму сказал следователь. – Вот, полюбуйся!
Он бросил на стол несколько цветных фотографий большого формата. Серебристый «Бентли» в разных ракурсах, за рулем Клоп. Вот Клоп крупным планом. Вот еще крупный план – с другой стороны.
– Красиво?
– Да, классно! – восхищенно улыбнулся Клоп. – Подари одну фотку, буду перед корешами хвостом бить! [63]
– Лучше придумай, как в суде объясняться будешь…
Клоп посерьезнел.
– На суду всю правду скажу! Зашел в подъезд поссать, а там пакет с чистой бумагой. Выхожу, а этот амбал руку выкрутил и затолкал в паленую тачку. А я не при делах!
Следователь неодобрительно покачал головой.
– Иди в камеру и хорошо подумай. У тебя уже возраст не тот, чтобы червонец накручивать!
* * *
На следующий день его снова выдернули из камеры в тот же кабинет. Только теперь вместо следака его ожидал быстроглазый опер, который легким кивком отпустил конвоира и, дружески улыбаясь, предложил сигарету. Клоп закурил и равнодушно выпустил дым в сторону зарешеченного окна. Сквозь матовые стекла ничего видно не было, но он все равно смотрел, чтобы не встречаться взглядом с быстроглазым. Время шло, но он не проявлял ни нетерпения, ни любопытства. Опер не выдержал и первым нарушил молчание.