– Подожди! – сказала она умоляюще. – Подожди… а телефон? Телефон! Как же я позвоню? Номер телефона! Женечка, не уходи!
Но вокруг уже была пустота. Одна пустота. Самое главное не было сказано. Она, как Иванушка-дурачок из сказки, истратила впустую три желания на всякую ерунду, а ведь ей так нужно было спросить Женьку… о чем? Она мучительно вспоминала, о чем хотела спросить, но мысли, такие ясные минуту назад, словно тиной затягивало…
«Женька знает… Женька не сердится… я буду приходить… я приду!»
Вот и все, что осталось от встречи. В Женькином мире меж тем становилось все холоднее и, кажется, пошел дождь. Холодный осенний дождь со снегом. Она беспомощно оглянулась… Ей показалось, что ее позвали. Голос зовущий пробивался из немыслимого далека – полный отчаяния крик…
– Юлька! – звала женщина. – Юлька! Да что с тобой?
Юлия почувствовала боль от впившихся в плечи железных пальцев и открыла глаза.
– Слава богу! – закричала Ирка. – Я уже «Скорую» хотела вызывать!
Комната слегка покачивалась, и Юлии пришлось напрячь глаза, чтобы остановить покачивание. Она лежала на тахте, рядом сидела растрепанная Ирка с размазанной по лицу косметикой. Юлии было холодно и, кажется, мокро. Она прикоснулась к груди – блузка действительно была мокрой.
– Ну, мать, ты даешь! – выдохнула с облегчением Ирка. – Что ты себе позволяешь?
– Что случилось? – спросила Юлия с трудом и не узнала свой голос – он был хриплым, в горле саднило.
– Ты стала задыхаться, – сказала Ирка, всхлипнув, – и упала в обморок… прямо на пол грохнулась. Я чуть не подохла от ужаса. Чашка опрокинулась… и тоже на пол. Я к тебе, схватила, трясу… Перетащила на диван… Бросилась звонить в «Скорую», все время занято… А ты как мертвая лежишь… Чувствую, сейчас рядом грохнусь… Воды почти стакан на тебя вылила, по щекам хлопаю! Ты как сейчас?
– Хорошо, – сказала Юлия. – Голова болит… и слабость. А так нормально.
– Ты была холодная как лед! – вспоминала Ирка, отходя от пережитого страха. – Слушай, Юльця, – она нервно хихикнула, – а может ты… это… в интересном положении?
Юлия улыбнулась.
– А что? Чудеса еще случаются. Я сейчас позвоню Алексу…
– Не надо, – остановила ее Юлия. – Уже все прошло.
Она попыталась привстать, но комната, словно только того и ждала, рванулась ей навстречу. Она поспешно закрыла глаза и откинулась на подушки.
– Лежи! – закричала Ирка, укладывая Юлию поудобнее, подпихивая подушки ей под спину. – Что-то ты, мать, мне не нравишься, квелая совсем. Напрасно я «Скорую» не вызвала… Имей в виду, если завтра не сходишь к врачу… У тебя же муж молодой! Это нам, старым бабам, можно распускаться, а ты и думать не смей, – бубнила Ирка, расстегивая пуговицы на мокрой блузке Юлии, приподнимая подругу за плечи и осторожно стаскивая с нее блузку.
Тело Юлии сотрясала крупная дрожь. Ей было холодно.
– Сейчас, сейчас, – приговаривала Ирка, укутывая Юлию пледом, – сейчас я тебя чайком горячим напою, а то еще простудишься к чертовой матери, ну тебя на фиг! Не скучай! Я быстро!
Она легко поднялась с дивана и унеслась в кухню, где тотчас же загремела посудой, захлопала дверцами буфета, уронила на пол тарелку и чертыхнулась.
И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьет торопливо
С хризантемы росу.
Мацуо Басё (1644—1694)
Юлия пришла в себя внезапно, как будто ее толкнули. Открыла глаза. Темень едва рассеивалась красноватым светом из неизвестного источника. Она затаила дыхание – мозг почему-то подал сигнал опасности – тише, тише… Глубокая тишина не нарушалась ни тиканьем часов, ни дыханием спящего рядом человека. Она осторожно повернула голову – пусто. Рядом с ней никого не было. Край одеяла лежал на подушке. Ей вдруг показалось, что человек прячется под одеялом. Она скользнула рукой к краю постели. Поежилась от холода простыней. Там действительно никого не было.
– Женька, – прошептала она, – ты где?
Слабое повизгивание и холодный нос, ткнувшийся в ладонь. Лапик!
– Лапик, лапочка моя, славная моя собачка!
От благодарности защипало в глазах. Песик, лежавший в ногах, вскочил, пробежал по животу Юлии и радостно облизал ей лицо горячим шершавым языком. «Брысь!» – сказала она, отпихивая Лапика. Но он, чувствуя, что на него не сердятся, уселся на задние лапы, задрал голову кверху и издал короткую руладу – от низкой, почти басовой, ноты до высокого взвизга – «запел».
– Тебе досталась уникальная поющая собака, – говорил Женька. – Давай возьмем ему учителя пения!
Дверь в спальню отворилась – Юлия судорожно вцепилась пальцами в край простыни. Вошел Алекс, босой, обнаженный до пояса, в одних джинсах. Стал на пороге, всматриваясь в Юлию.
– Саша! – позвала Юлия. Ей казалось, позвала громко, но получилось едва слышно.
– Юлечка! – Алекс присел на край постели, взял ее руки в свои. – Как ты меня напугала!
– Что случилось? – спросила Юлия, со страхом сознавая, что говорить ей трудно из-за пульсирующей боли в висках. Губы не слушались, гортань стала деревянной.
– Юлечка, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – прошептала Юлия. – Немного болит горло. И голова. А где… Ирка? – вспомнила она.
– Ушла. Она позвонила мне и сидела с тобой, пока я не пришел. Ты уснула на диване. Я перенес тебя в спальню. Ирина еще немного посидела, потом приехал Марик, рвался к тебе, ругал Ирину за то, что не вызвала «Скорую». Сказал, что это вирус нового гриппа, симптомы которого – головная боль и тошнота. Она сказала, что придет проведать тебя днем.
– Что случилось? – спросила Юлия. Она ничего не помнила из событий вечера и теперь обреченно вслушивалась в слова Алекса.
– Тебе стало плохо, – ответил Алекс. – Хочешь чая?
– Нет! – Юлия закрыла глаза, представив себе кружку с крепким чаем, почувствовала его резкий терпкий запах, и ее замутило. – Нет!
– Тебе больно?
– Горло немного, – Юлия высвободила руку из ладони Алекса и дотронулась до горла.
– Завтра поедем к врачу, – сказал Алекс. – Сегодня уже. Сейчас три утра.
– Мне хорошо, – сказала Юлия. – Уже все прошло. Мне хорошо… тепло…
Она говорила неуверенно, как человек, который забыл слова и теперь мучительно пытается их вспомнить.
Алексу показалось, что она заговаривается. Он поднес к губам ее руку, стал целовать пальцы.
– Не пугай меня, – попросил. – Все будет хорошо, вот увидишь. Ты просто переутомилась. Перелет почти двенадцать часов, смена поясов. Успокойся, родная, все будет хорошо! Все пройдет.
Юлия смотрела прямо ему в глаза, и взгляд ее, казалось, спрашивал: «Ты веришь в то, что говоришь?»