– Там кто-то сейчас живет?
– Так ведь шесть месяцев надо ждать! Вдруг наследники кроме сестры объявятся! Стоит запечатанная.
– Понятно. А что, по-вашему, Рома мог делать в парке вечером?
– Да кто ж его знает! Может, свидание или воздухом дышал. Теперь приличные молодые люди в парк не ходят, а только шпана. А приличные – дома… тем более квартира своя, никто не мешает. Сидят перед компьютером… тоже зараза, прости господи, как одурели все! Вот и мой внук… Ромочка ему помогал компьютером! Хоть и зараза, а куда денешься! Без компьютера теперь никуда.
– А постоянной девушки у него не было?
– Да нет, вроде все разные приходили. Кто ж их разберет… часто не понять, девушка или парень. Так что придется вам поискать другого… – женщина вздохнула.
Монах поднялся, Зажорик, изнывавший от нетерпения, тоже вскочил, и они откланялись.
– Облом? – спросил Зажорик уже в машине.
– Это как посмотреть, Жорик. Информация к размышлению.
– А чего тут смотреть?
– Рома пытался шантажировать убийцу, Жорик, и тот его… устранил.
– Чего?! – Зажорик от изумления чуть не врезался в столб. – Это вообще уже! Ты чего, Монах?
– Подумай сам, Жорик, сколько совпадений на ровном месте. Внезапная смерть Евгения, причем таблетки были под рукой. Привычка работать чуть ли не по ночам, посетители… Ты, конечно, не обратил внимания, Жорик, но дачник Петр Семенович, когда говорил о посетителях… вернее, о том, что Литвин мог вызвать нужного ему работника даже поздно вечером, запнулся…
– Не заметил, а что? Ну, запнулся… не все выражаются гладко… как некоторые. Ну и что?
– Как некоторые… – хмыкнул Монах. – Он запнулся, потому что не хотел говорить, что у Евгения бывали женщины.
– Чего?! – возмутился Зажорик. – Ты чего несешь?
– Ладно, это спорно, да и не суть важно, – Монах поднял руки, сдаваясь. – А важно то, что к нему мог прийти любой – знакомый, друг, соперник, проситель… Любой! Но именно в тот день, четырнадцатого марта, там случился корпоративчик, и народу набилась прорва, а потому если кто-то и приходил, то остался незамеченным.
– Призрак! – фыркнул Зажорик. – Вроде был, вроде нет. Никто никого не видел, никакого яда не нашли, никаких подозрений, а тебе все неймется! Следопыт!
– Верно, никаких следов. Тонкая ниточка в виде охранника-программиста Ромы, призрачная надежда, что он просматривал записи и мог увидеть кого-то… увы! Причем не только увидеть, но и запомнить при том количестве народа, которое там тусовалось… Согласен, призрак. Мы в поиске, Жорик. В свободном полете. Я вижу, что ты не разделяешь моих устремлений… Вообще, как сказал один умный человек, наши знания о происходящем ограниченны, и поиски истины всегда чреваты разочарованием. Так что я допускаю, друг мой Жорик, что мы фиг чего раскопаем, но поверь мне… Ты мне веришь? Моему чутью?
– Ну… – неопределенно промычал Зажорик и дернул плечом.
– Спасибо. Так вот: мое чутье мне подсказывает, что Евгений умер не своей смертью. А смерть программиста – наш главный козырь. Он был свидетелем. Это уже не призрак, Жорик, это факт. Рома подставился, попытался шантажировать убийцу, и его убрали. Убийца теперь пойдет на все, заметая следы!
– Какой свидетель? Какой шантажист? О чем ты? Спустя почти полтора года? Почему только сейчас?
– Рома был разгильдяй, как сказал наш дачник. Помнишь, он сообщил, что помогал ему укладываться. Рома свалил свое барахло в ящик, за что Петр Семенович ему попенял. Но это так, к слову. Около месяца назад Рома забегал проведать коллег, помнишь, я рассказывал? И вполне мог прихватить из архива запись, на которой был нужный нам день, а именно – четырнадцатое марта прошлого года. Что-то стукнуло в его бедовую голову, и он решил проверить свою… версию. Или еще проще – прихватил случайно, вместе со своим барахлом, когда собирал вещички. И представь себе, Жорик: стал он наводить порядок, разбирать барахло, обнаружил флешку, запустил ее и вдруг, совершенно случайно, обнаружил… – голос Монаха упал до шепота.
– Что? – выдохнул Зажорик, невольно заинтересовавшись.
– Вернее, увидел!
– Что?
– Знакомое лицо, Жорик.
– Почему знакомое? Он мог его не знать.
– Он его знал, Жорик, потому что уже видел раньше. На чужого он не обратил бы внимания, там было полно чужих – помнишь? Этот человек был ему знаком, и был он связан с Евгением. То есть Рома увидел человека, который шел к владельцу «Торга» в определенный день и час…
– Ну и что? Это мог быть кто угодно!
– Истину глаголешь, сын мой! Это мог быть кто угодно, верно. Но этот «кто угодно» тогда бы заявил публично: «Я был у Евгения Антоновича в девять, десять, половине одиннадцатого! Я был последним, кто видел его живым!» Понимаешь? Мне бояться нечего, заявил бы он. А он промолчал. Почему?
– Это ничего не доказывает!
– В совокупности доказывает, и, что характерно, Жорик, ты прекрасно это понимаешь. Я же чувствую! А знаешь, что было потом?
– Что?
– Рома пошел на контакт с убийцей. Это называется шантаж, Жорик. Старый как мир элементарный шантаж.
– Ну, допустим. Но ведь это недоказуемо! Записи-то нет!
– Я не был бы так категоричен, мой друг. В наше время, время совершенных технологий, ничего не пропадает бесследно. Всегда остается след. И на сей счет есть у меня пара мыслишек. Но этим мы займемся позже.
– А сейчас чем? – по-дурацки спросил Зажорик.
– А сейчас я не прочь проведать неутешную вдову! Чувствую, настало время. Посмотрим, что за птица.
Услышав шум мотора, Юлия сунула письмо под подушку. Взглянула на часы. Два. Алекс уехал в девять. Неужели… пять часов прошло? В дверь снизу позвонили. У Алекса есть ключ. Значит, не Алекс. Кто? Она отбросила одеяло. С удивлением заметила, что лежит одетая – в длинной юбке и свитере. Она не помнила, когда оделась. Держась за перила, неслышно стала спускаться. Постояла у двери, прислушиваясь, с трудом удерживая рвущийся из горла крик. Ей было страшно.
– Юлька! – услышала она Иркин голос. – Юлька, открывай! Ты дома?
Она распахнула дверь. Ирка влетела в прихожую, холодная, румяная, затопала ногами, стряхивая снег с сапог.
– Ну, ты как, мать? Живая?
– Живая! – ответила обрадованная Юлия. – Молодец, что пришла!
– Подыхаю, хочу кофе!
Ирка швырнула на кресло дубленку. Помотав поочередно одной ногой, потом другой, сбросила сапоги. Босиком побежала в кухню ставить кофейник.
Они сидели, забравшись на тахту с ногами. У Юлии даже голова закружилась, так ей захотелось кофе. До одурения. Обжигающе горячего и сладкого. Она вдыхала его запах, чувствуя, как больно напрягается горло.