– От этого не будет проку, – предупредил Клок.
Тазер уткнулся ему под ключицу. Сверкающий разряд, пляшущий меж электродами, словно пойманный угорь, вгрызся в одежду. Но Клока не парализовало. И на лице – ни следа боли.
– Я сочленитель, – объяснил он. – На меня электрошок не подействует. Моя нервная система – не вполне человеческая.
Тазер начал вгрызаться в кожу. Еще не видя, что происходит, Антуанетта поняла по запаху: разряд сжигает живую плоть.
Клок задрожал. Кожа его стала еще бледней, мертвенней, чем раньше.
– На меня не действует… – прошептал он.
Машина отдернула тазер, открыв выжженную угольно-черную ямину в полдюйма глубиной.
Клок еще пытался договорить, но машина ударила его в бок тупым округлым дулом многоствольного пулемета. Отчетливо хрустнула кость. Клок отлетел, ударился о стену и остался лежать замертво. Впрочем, он и в нормальном состоянии выглядел не очень живым. Вонь горелой плоти заполнила каюту. Антуанетта подумала, что не скоро забудет этот запах.
Она посмотрела на Ксавьера. Клок ведь хотел помочь ему. Парень не подавал признаков жизни уже полминуты. В отличие от Клока и прочих пауков, Ксавьер не держал в голове набора чудесных машин, чтобы не допустить разрушения мозга при прекращении снабжения кислородом. Вряд ли он протянет еще минуту.
– Мистер Пинк! – взмолилась Антуанетта.
– Пардон, это не мои проблемы, – ответил свинья. – Я и так уже труп.
Голова продолжала болеть. Девушка не сомневалась, что робот повредил кости – ведь он едва не раздавил череп. Что ж, все они и в самом деле уже трупы, тут мистер Пинк не ошибся. Терять уже нечего. Нельзя оставлять Ксавьера без помощи.
Она встала с кресла.
– Стоп! – приказал робот. – Вы вторгаетесь на место преступления! Несанкционированное проникновение на место преступления в ходе расследования является правонарушением категории…
Но Антуанетта, не обращая внимания на его бубнеж, перебираясь от петли к петле, оказалась подле Ксавьера. Машина придвинулась – треск тазера за спиной усилился. Ксавьер лежал бездыханным уже минуту. Девушка схватила его кисть, пытаясь уловить пульс. Мысли лихорадочно скакали. Может, не здесь надо щупать? Может, сбоку шеи?
Робот отшвырнул ее прочь, словно вязанку хвороста. Девушка снова кинулась к лежащему, разозленная как никогда в жизни – но и перепуганная одновременно. Ксавьер умрет! Он уже умер! И она, кажется, вскоре последует за ним.
Ну, вашу же мать! Подумать только, еще полчаса назад банкротство было самым страшным, что могла представить.
– Зверь! – в отчаянии крикнула Антуанетта. – Если можешь хоть что-нибудь сделать, сейчас самое время!
– Юная леди, прошу прощения, но я не могу прийти вам на помощь, не препятствуя полицейскому роботу. – Зверь помолчал, затем добавил: – Юная леди, я очень-очень сожалею…
Антуанетта посмотрела на стену и вдруг ощутила себя погруженной в кромешную, мертвую тишину – словно выпала из вихрей тайфуна в его «глаз», в центр полнейшего спокойствия. Казалось, к Антуанетте обращается совсем другая личность. Когда это Зверь говорил о себе «я»?
– Зверь, – спокойно произнесла она, – послушай меня…
Но тут наскочил робот, замахал вокруг алмазно-твердыми ятаганами манипуляторов, потащил ее прочь от Ксавьера. Антуанетта закричала, забилась, ранясь о безжалостные острия. Кровь хлынула из длинных порезов, рассыпалась рубиновыми каплями в воздухе. Голова закружилась, подступила дурнота.
Мистер Пинк прыгнул и в мгновение ока оказался у машины. Был он невелик ростом, но для своих размеров чудовищно силен. Сервомоторы завывали и скрежетали от натуги, когда машина отмахивалась от разъяренного свиньи. Брызги и целые кляксы его крови взметнулись в воздух, смешались с кровью Антуанетты. Крупные капли разбивались на мелкие, и скоро все вокруг заволок розовый туман. Девушка смотрела с ужасом, как лезвия секли Пинка. Из страшных ран выметывались кровавые ленты, зависали в воздухе будто зарницы. Свинья ревел от ярости и боли, но не отступал. Тазер описал сверкающую голубую дугу, ствол пулемета бешено закрутился, словно робот приготовился располосовать кабину очередями.
Антуанетта подползла к парню. Израненной ладонью коснулась лба. Подумала, что несколько минут назад еще могла его спасти, но теперь уже поздно. Мистер Пинк отчаянно сражался, но, как и следовало ожидать, проигрывал. Машина победит, затем снова оторвет Антуанетту от Ксавьера и, скорее всего, убьет.
Все кончено. А ведь достаточно было – подумать только! – следовать советам отца. Он же предупреждал: никогда не связывайся с пауками. Хотя нынешних обстоятельств, конечно же, предвидеть не мог, он был целиком и полностью прав.
«Папа, прости, – подумала Антуанетта, уплывая в беспамятство. – Ты был прав, а я-то считала, что знаю лучше… Обещаю: в следующий раз буду хорошей девочкой».
Робот вдруг замер, и его сервомоторы умолкли. Свист пулемета сменился низким рокотом, вращение стволов прекратилось. Центрифуга погудела немного и остановилась, тазер затрещал, заискрил и отключился. Умер всякий машинный звук, робот застыл в неподвижности – черный злобный паук, раскинувший лапы от стены до стены.
Антуанетта собрала последние силы:
– Мистер Пинк… что вы сделали?
– Ничего, – ответил свинья и кивком указал на Ксавьера. – На вашем месте я бы занялся им.
– Помогите мне. Пожалуйста. Я сейчас просто свалюсь…
– Делайте, как можете. Я пас.
Она видела, что Пинк тоже серьезно ранен. Но он, хотя и потерял много крови, пострадал исключительно от неглубоких порезов, не лишился пальцев, не поломал костей.
– Умоляю вас, помогите массировать ему грудь!
– Антуанетта, я не помогаю людям.
Она принялась ритмично давить на грудь Ксавьера, теряя с каждым движением силы, которых и так почти не оставалось.
– Пожалуйста, мистер Пинк…
– Антуанетта, извините. Ничего личного, но…
Она замерла. Гнев захлестнул ее с головой.
– Но что?!
– Боюсь, люди – не самый мой любимый биологический вид.
– Хорошо, мистер Пинк. Тогда вам послание от не самого любимого биологического вида: катитесь к черту!
Отчаянно цепляясь за уплывающее сознание, она снова принялась массировать грудь Ксавьера.
Клавэйн и Эйч снова шагнули в скрежещущий кованый лифт и поехали наверх. По пути Клавэйн поразмыслил над услышанным и увиденным. При любых других обстоятельствах история Сухой и Мерсье показалась бы не более чем городской легендой. Но очевидная искренность Эйча вкупе с жуткой атмосферой пустой комнаты заставили отнестись к рассказу серьезно. Конечно, гораздо спокойнее было бы считать его искусной выдумкой, призванной воздействовать на гостя-пленника определенным образом, – и по этой причине Клавэйн решил пока придерживаться наиболее неприятной версии, а именно: хозяин замка говорит правду. Сходно поступил и сам Эйч, расследуя случившееся с Полиной Сухой.