Сердце забилось сильней, когда на сцене объявился оркестр, сильно смахивающий на тот, под музыку которого он когда-то танцевал в театре. Мышцы напряглись, ноги сами вынесли Никиту в центр зала.
«Не сходи с ума, — проговорил кто-то недовольный в душе. — За тобой наверняка наблюдают». — «Не смеши, — огрызнулось второе „я“. — Кому это нужно — наблюдать за мной? Танец необходим мне так же, как и воздух. Он вызывает едзе, как сказал бы Такэда, — не простое чувство, а сверхчувство, приоткрывающее тайну бытия. Понял?» — «Так ведь если зрителей нет, перед кем ты будешь выпендриваться?» — «Во-первых, не выпендриваться, а танцевать, а во-вторых, мне это нужно самому».
И Никита послал мысленный приказ оркестру играть то, что он хотел слышать. Музыка зазвучала почти тотчас же, музыканты поначалу фальшивили, но быстро подстроились под внутреннюю мелодию самого танцора, хранившего в памяти все ритмы, и Сухов отдался власти танца.
Когда он закончил — на пределе, как танцевал всего два раза в жизни, кто-то захлопал в ладоши. Не один-двое: Дадхикраван (его «аплодисменты» были рождены пси-передачей) и «римский император», ансамбль пчел-эльфов, часть разумного сообщества пчел по имени Магэльф. Как они вошли незаметно и почему Никита их сразу не почуял, осталось загадкой.
— Вы большой мастер, Посланник, — с уважением сказал Магэльф. — Ваш танец производит неоспоримо сильное впечатление.
Сухов, успокаивая бурное дыхание, поклонился.
— Рад слышать. Извините, я оставлю вас на четверть часа, приму душ. Встретимся в зеленом баре, если не возражаете.
Через двадцать минут они сидели в баре, из пола которого рос бамбук и фикусы. Дадхикраван уже успел мысленно поделиться с Никитой впечатлениями своего туристического похода по планете пчел-эльфов, и Сухов невольно ему позавидовал: бывший темпорал получил пусть и не соответствующее человеческому, но истинное наслаждение от созерцания ландшафтов, многие из которых были созданы искусственно. Вспомнилось: «Чтобы подняться выше, ищите более умного собеседника и более сильного соперника». Магэльф и представлял собой такого собеседника — исключительно простую по принципу построения, но с громадным количеством подвижных элементов, гибкую, многосвязную, разумную систему. Рой из многих триллионов «клеток», в то время как мозг человека был на три-четыре порядка проще.
Никита вдруг понял, что он находится внутри этой системы, а не вовне, как ему представлялось. «Римский император» не был собеседником в прямом смысле этого слова, со своим запасом знаний и свободой решения, он отражал лишь желание Посланника соблюсти человеческие нормы общения. Не более того.
— Вы правы, — наклонил голову хозяин. — Мы знаем причины и цели вашего появления. Но и нам, чтобы вынести решение, требуется нечто вроде общего согласия и сопоставления предлагаемой вами задачи со шкалой наших «пчелиных» ценностей. Для вас, населяющих средние слои Веера, может быть, неизвестно, что Большая Цель требует или Большой Веры, или Больших Знаний. Мало того, Большая Цель требует ответственных решений и многих жертв, а ее достижение не всегда компенсирует затраты. Мы, коллективный архонт данной вселенной, вплотную подошли к пределу технологического совершенства и способны конструировать любые миры.
— Значит ли это, что вы… отказываетесь?
— Будьте терпеливей. Да, мы подошли к вершине технологической стадии прогресса, Машина Всех Машин — универтер хорошо иллюстрирует этот факт, не с помощью Веры и магических формул, требующих других физических законов, а с другой стороны, эволюционной стрелы — когда творящему известно все о данном объекте или процессе.
«Римлянин» помолчал и закончил просто:
— Мы знаем. Но… пойдем с вами.
Никита прерывисто вздохнул, слабо улыбнулся в ответ на взгляд Магэльфа.
— Камень с души… извините, если я реагирую слишком эмоционально.
— Не стоит извинений, вы — человек, сын своей расы.
— Да, я человек. — Сухов понимал, что рой пчел говорит без всякой задней мысли, но не удержался от иронии. — Благодарю за напоминание. Могу я узнать причину вашего согласия участвовать в проекте, который не гарантирует компенсации затрат?
— О да, — кивнул «римлянин». — Точнее всего эта причина, вернее комплекс причин, выражается на человеческом языке двумя словами: скука и любопытство.
Никита хмыкнул:
— Для нас эти слова взаимно исключают друг друга. Но я понял. Спасибо за согласие. И за гостеприимство. А мы идем дальше. Ждите сигнала.
— Посланник, не обольщайтесь нашим согласием, вы можете не успеть пройти весь Путь.
— Почему?! — Никиту словно по голове обухом ударили.
— Разве вы не владеете каналом связи с общим полем информации Веера? Разве вы не посвящены?
Никита медленно вскинул голову и опустил, покраснев до корней волос. Сказал глухо:
— Посвящен… но выход в эйдос для меня пока опасен. Если бы я мог выйти на другую энергетику…
— Мы знаем, что вам мешает, но вряд ли наше сочувствие поможет тому, кто решает только наполовину. Мы согласны соединиться с магами-архонтами других хронов… если вы закончите Путь. А чтобы доказать наше расположение, позвольте сообщить вам то, что нас тревожит. Первое и самое главное: вы не состоялись как Посланник. Наш футур-прогноз, адекватный видению будущего Веера, почти на сто процентов отрицает стабилизацию Веера Миров с вашим участием.
— Что это означает?
— Лишь одно: ваша миссия закончится провалом. Что неудивительно — человек не предназначен для роли Посланника-мага, даже если он паранорм. Правда, шанс есть. Ничтожный, но есть.
Второе, что нас тревожит: освобождение темпорала, превращение его в конечное существо с неким количеством степеней свободы, привело к резкой десинхронизации слоев-хронов. Иными словами, темпорал служил не только «лестницей» Шаданакара — системой масс-транспортировки и связи между хронами, но и своеобразным каркасом, вернее, упругим «позвоночником», связывающим «пластины» Веера. «Позвоночник» выдернули…
— Ясно, — хрипло выговорил Сухов.
— Не исключено, что Дадхикравану придется вернуться на место во имя спасения Шаданакара. Хотя возможны и другие варианты.
— Ясно.
— И третье: Люцифер может выйти из хрона, в котором заперт стенками закона, созданного прошлой Семеркой, в любой момент. Что он сделает, когда выйдет, мы рассчитать не можем. Его религия — ум, чистый интеллект, не замутненный эмоциями и инстинктами, — она не знает милосердия. В принципе, наша тоже — ум, но гораздо ближе к живущим рядом, в том числе и к людям, чем к Люциферу. Мы знаем, что такое поле сострадания, позволяющее надеяться на такой же ответ. Удачи вам, и поторопитесь.
Никита встал.
— Спасибо за пожелание. Я потороплюсь. Дайте последний совет. Вы — пятый из Семерых, где искать шестого?
— Если сможете — «выше» нашего хрона.