Девушка открыла дверь. Она выглядела такой счастливой, Эбнер. Такой счастливой и такой жизнерадостной. Жизнь в ней била через край. Она подошла и поцеловала меня. Я обнял ее за талию и притянул к себе. Мы несколько раз поцеловались. Потом мои губы скользнули вниз по ее шее, я нашел артерию и вскрыл ее. Я… пил… очень долго. Я слишком долго умирал от жажды, а жизнь ее была такой сладкой. Потом, когда я отпустил ее, и она, пошатываясь, отпрянула от меня, девушка все еще была жива, жизнь едва теплилась в ее теле. Почти полностью обескровленная, она умирала в полном сознании. Как она посмотрела на меня, Эбнер… как она на меня посмотрела…
Из всего, что я натворил, это было самым ужасным.
Потом мое отчаяние достигло таких пределов, что я попытался покончить с собой. Я купил серебряный нож с рукояткой, выполненной в форме креста – как видишь, суеверие еще крепко сидело во мне. Я лежал в теплой ванне со вскрытыми на запястьях венами. Но я не умер, я поправился. Потом я бросился на свою шпагу, как это делали воины Древнего Рима. Я поправился. Каждый день я узнавал о своих способностях что-то новое. Пережив короткий промежуток боли, я быстро выздоравливал. Моя кровь свертывалась практически мгновенно, какую бы рану я себе ни нанес. Как бы то ни было, я являл собой чудо.
Наконец я как будто нащупал выход. Снаружи дома я приделал к стене две толстые железные цепи. Ночью я приковал себя к стене и выбросил ключ так далеко, как только смог. Наступил рассвет. Солнце было нестерпимо жарким. Оно жгло и слепило меня. Все плыло перед глазами. Кожа моя горела, как в огне. По-моему, я начал кричать. Я закрыл глаза, зная, что смерть не за горами. Кроме вины, я ничего не чувствовал.
Потом, в предсмертной лихорадке, во мне вдруг проснулось отчаянное желание жить. Как, почему, я уже не могу вспомнить. Мне казалось, что я всегда любил жизнь, как в себе, так и в других. Поэтому здоровье, юность и красота всегда так притягивали меня. Я ненавидел себя за то, что приносил в этот мир смерть, и вот снова я убивал, и жертвой на этот раз был я сам. Я подумал, что не должен смывать свои грехи кровью и смертью. Чтобы искупить грех, я должен жить, нести жизни жизнь и красоту, я должен вернуться в мир, чтобы собой возместить то, что забрал. Тогда я вспомнил об остальных представителях моего народа. Вампиры, оборотни, колдуны, как там их именуют? – они существовали и каждую ночь выходили на свою охоту. Интересно, гадал я, как они обходятся со своей красной жаждой. Если бы только я мог отыскать их. Там, где нельзя довериться людям, следует довериться себе подобным. Мы могли бы помочь друг другу преодолеть зло, снедающее нас. Я мог бы поучиться у них.
Я решил не умирать.
Цепи были очень прочными – я сам позаботился об этом, понимая, что буду искать избавления от боли и смерти. Но теперь ради собственного спасения во мне проснулась сила куда более мощная, чем я мог себе представить. Она превосходила даже ту, которая владела мной во время жажды. Я решил вырвать цепи из стены в том месте, где прикрепил их. Я тянул и рвал изо всех сил. Они не поддавались… На солнце я провел уже несколько часов. Почему я все еще находился в сознании, до сих пор остается для меня загадкой. Кожа моя почернела и обуглилась. Боль стала такой интенсивной, что я перестал ощущать ее, но продолжал сражаться с цепями.
Наконец одна из них поддалась. Левая. Кольцо, вбитое в стену, вывалилось, оставив от кладки в месте крепления крошево. Я был наполовину свободен. Но одной ногой я уже стоял в могиле, у меня начинались галлюцинации. Еще немного – и я потеряю сознание, упаду на землю и уже не смогу подняться. Правая цепь держалась так же надежно, как и в начале неравной борьбы, которою я затеял целую вечность назад.
Цепь эта не хотела поддаваться, Эбнер. Все же мне удалось освободиться, и я бросился искать укрытия в холодном темном подвале. Там, корчась и извиваясь от боли, я провалялся в бреду более недели. Однако дела мои шли на поправку. Я снова становился самим собой. Я перегрыз правое запястье и вытащил культю из браслета оков.
Когда неделю спустя я пришел в себя, кисть моя была на месте – мягкая и маленькая, полусформировавшаяся и очень болезненная. Впрочем, со временем кожа огрубела. Потом рука раздулась, кожа натянулась и лопнула, и из нее вытекла густая белая жидкость. Когда раны подсохли, кожа снова слезла, под ней оказалась более здоровая плоть. Так происходило трижды. Процесс полного восстановления занял более трех недель. Я был потрясен.
Это произошло в 1812 году, и год этот стал поворотным пунктом в моей жизни.
Когда силы снова вернулись ко мне, я обнаружил, что вышел из испытания, решительно настроившись изменить свою жизнь и жизнь своего народа, освободить нас от того, что отец назвал погибелью для нашей расы. Только освободившись от красной жажды, мы могли вернуть миру жизнь и красоту, которую до сих пор забирали. Чтобы исполнить задуманное, мне в первую очередь предстояло отыскать себе подобных. Единственными представителями моей расы, о существовании которых я знал, были пропавшие слуги моего отца. Хотя тогда их поиски представлялись неосуществимыми – Англия находилась в состоянии войны с Францией, и сообщения между двумя странами не было, – вынужденная отсрочка не беспокоила меня. В конце концов, впереди у меня долгая, очень долгая жизнь.
В ожидании конца войны я занялся изучением медицины. О моем народе по-прежнему никто ничего не знал. Само наше существование, обросшее легендами, ставилось под сомнение. Тем не менее многое предстояло узнать о вашей расе, так похожей на мою и так отличающейся от нее. Я подружился с группой врачей; среди них был ведущий хирург своего времени и несколько членов факультета хорошо известной медицинской школы. Я читал медицинскую литературу, старую и новую, с головой ушел в изучение химии, биологии, анатомии, даже, чтобы докопаться до истины, не побрезговал алхимией. Для проведения экспериментов я построил свою собственную лабораторию в той самой комнате, где когда-то просидел в так печально закончившемся заточении. Теперь каждый раз, когда я лишал кого-то жизни – а делал я это каждый месяц, – тело своей жертвы я при каждой возможности приносил с собой. У себя в лаборатории изучал его и препарировал. Как не хватало мне трупов моих соплеменников, Эбнер, они были мне нужны для того, чтобы я мог обнаружить различия!
На втором году учебы я ампутировал себе палец на левой руке. Я знал, что вскоре он регенерирует. Для исследования требовались образцы моей плоти.
Одного пальца было недостаточно, чтобы ответить на сотню одолевавших меня вопросов. Все же перенесенная мной боль была вознаграждена сторицей. Я выяснил много нового. Костная и мышечная ткань, кровь – все значительно отличается от человеческих образцов. Кровь, как и мягкие ткани, бледнее, в ней отсутствуют многие из элементов, присущие человеческой крови. Кости, напротив, содержат компоненты, которых нет у людей. По этой причине они более крепкие и упругие, чем кости человека. Кислород, этот чудесный газ Пристли и Лавуазье, в крови и мышечной ткани присутствует в гораздо больших количествах, чем в аналогичных тканях вашей расы.
Я не знал, что означают полученные результаты, но меня просто лихорадило от одолевавших идей. Мне казалось, что отсутствие определенных элементов – именно та причина, которая лежит в основе моей потребности пить чужую кровь. В тот месяц, после того, как пришла жажда и я утолил ее, я взял на анализ образец собственной крови. Состав моей крови изменился! Каким-то образом кровь жертвы в моем организме преобразовала мою собственную. Она стала богаче и гуще, во всяком случае, на некоторое время. С тех пор кровь на анализ я брал у себя ежедневно. С каждым днем она становилась все беднее и беднее. Вероятно, жажда наступает тогда, когда состав крови доходит до критического уровня, подумал я.