— Но разве вы не лелеете хотя бы смутную надежду на то, что ваша Украния будет отомщена? Разве в глубине души вы не надеялись, что граф Брасс и его камаргцы придут вам на помощь и вступят в борьбу с вашими противниками?
Катинка фон Бек улыбнулась.
— Ну… Разумеется, я понимаю, как нелепо уповать на это, но…
— А я предлагаю вам шанс отомстить. Вам ничего не нужно делать, только отправиться со мной в эти горы и найти мне там подходящее укрытие. Потом, если пожелаете, вы сможете меня покинуть.
— Неужели вы действуете лишь из простого человеколюбия, герцог Дориан?
Помявшись, Хоукмун признал:
— Возможно, не совсем. Я хотел бы убедиться в правоте своей теории, что Иссельда по-прежнему жива и что я могу спасти ее.
— Тогда я отправлюсь с вами в Булгарские горы, — заявила Катинка фон Бек. — Если бы вы сказали, что действуете исключительно из альтруизма, то я, пожалуй, усомнилась бы в вас. Но в данном случае я вижу, что вы вполне достойны доверия.
— Благодарю вас, — отозвался Хоукмун.
— Единственная проблема в том, — откровенно добавила воительница, — это что я не верю в то, что вам удастся уцелеть. Вы и без того сейчас в очень скверном состоянии, и сами это знаете, — протянув руку, она ощупала одежду Хоукмуна, словно крестьянка, которая покупает гуся на рынке. — Сперва вам нужно поправить здоровье. Хотя бы недельку, чтобы вновь вернуться в норму. Обильное питание вам не повредит, так же как и упражнения и верховая езда. Мы могли бы даже провести пару тренировочных поединков…
Хоукмун улыбнулся.
— Могу лишь порадоваться, что вы не питаете ко мне недобрых чувств, любезная госпожа, иначе я бы еще дважды подумал, прежде чем принять ваше последнее предложение.
И Катинка, запрокинув голову, весело расхохоталась.
У Хоукмуна ныло все тело. Больно смотреть было, как он ковыляет во двор, где его поджидает Катинка фон Бек верхом на горячем скакуне, чье обжигающее дыхание облачками пара вырывалось из ноздрей. Для герцога приготовили куда более спокойную лошадку, но все равно мысль о том, чтобы ехать верхом, вызывала у него отвращение. Желудок завязался узлом, голова кружилась, ноги подкашивались, и хотя вот уже целую неделю он тренировался и старался питаться как можно лучше, но пока еще отнюдь не пришел в форму. По крайней мере, сейчас на нем была аккуратная чистая одежда, и все же никто не узнал бы в Хоукмуне служителя Рунного Посоха, который семь лет назад вел армию на приступ Лондры. Весь дрожа под порывами холодного ветра, ибо зима уже подступала к Камаргу, он кутался в теплый плащ, подбитый мехом. Даже тяжесть одежды пригибала его к земле, так что он даже не нацепил на пояс меч, и оружие слуги поместили в седельные футляры на крупе лошади. Под плащом на герцоге был теплый стеганый камзол темно-алого цвета и замшевые охотничьи брюки, украшенные сложным орнаментом, вышитые еще Иссельдой. На ногах красовались начищенные до блеска сапоги. Голову прикрывал простой шлем без всяких украшений. Других доспехов на нем не было. Хоукмун был еще слишком слаб, чтобы выдержать полный вес стальных лат.
Столь краткого срока, разумеется, оказалось недостаточно, чтобы вернуть герцогу здоровье и здравый рассудок. Лишь безумная надежда, что путешествие вглубь Булгарских гор поможет ему вновь обрести Иссельду, заставила Хоукмуна выйти из охватившей его апатии.
Не без труда Хоукмун взгромоздился в седло и попрощался с обитателями замка, вышедшими их проводить. Он совершенно забыл об обязанностях по управлению провинцией, возложенных на него графом. Вслед за Катинкой фон Бек он начал спускаться по улицам Эгморта и поразился тому, какими пустынными они выглядят. Жители города не имели понятия об отъезде герцога и потому не вышли поприветствовать его. К тому же никто не знал, что уезжает он в направлении, прямо противоположном тому, в котором отбыл граф Брасс.
К полудню всадники пересекли обширные болота, поросшие тростником, оставили за спиной бесчисленные заводи и лагуны и выбрались на дорогу, посыпанную белым песком. Перед ними возвышалась одна из башен, отмечавшая границу Камарга, хранителем которого являлся граф Брасс.
Несмотря на то, что проехали они совсем немного, Хоукмун уже устал и начал сожалеть о своем решении. Руки ныли, и он с трудом цеплялся за луку седла. Бедра болели невыносимо, а ног он и вовсе не чувствовал. В противоположность ему Катинка фон Бек словно вообще не знала, что такое усталость. Она с трудом сдерживала своего коня, чтобы спутник не отстал от нее, однако всякий раз, когда Хоукмун просил ее остановиться на привал, делала вид, будто его не слышит. Герцог уже задавался вопросом, доживет ли до конца путешествия и не застигнет ли его смерть на полпути к Булгарским горам. Кроме того, он никак не мог понять, почему прежде испытывал такую симпатию к этой суровой и неприступной женщине.
Стражник, что наблюдал за окрестностями со своего поста на вершине сторожевой башни, окликнул путников. Сильные порывы ветра трепали полы алого плаща, в который кутался часовой. За спиной у него восседал ездовой фламинго. На мгновение Хоукмуну показалось, будто на вышке он видит некое диковинное создание, и лишь потом он разглядел, где птица, а где человек. Признав герцога, страж поприветствовал его, высоко вскинув свое длинное копье. Хоукмун в ответ лишь слабо помахал рукой, не способный крикнуть даже несколько слов в ответ.
Вскоре башня у них за спиною превратилась в крохотную точку, и они двинулись по леонесской дороге, которая вела в обход Швейских гор. Поговаривали, что в тех местах до сих пор все отравлено ужасными ядами времен Тысячелетия Ужаса, поэтому горный массив до сих пор оставался необитаемым и непроходимым. Однако в Леонесе у Катинки фон Бек имелись друзья, которые должны были снабдить их всем необходимым для продолжения путешествия. Свою первую ночь путники провели, расположившись на обочине дороги. На следующее утро, проснувшись, Хоукмун уверился, что пробил, наконец, его смертный час. Страдания, перенесенные им накануне, были несравнимы с той мучительной пыткой, которой сопровождались теперь каждое его движение и каждый жест. Болело все, каждый сустав, каждая мышца по отдельности и все вместе. Катинка фон Бек делала вид, будто не замечает состояния герцога. Вместо сочувственных слов своей крепкой рукой она буквально забросила его в седло, а затем, как ни в чем не бывало, поехала рядом. Через некоторое время, устав постоянно сдерживать своего коня, она схватила лошадь Хоукмуна за узду, которой тот все равно не пользовался, и привязала ее к луке своего седла, заставив животное бежать быстрее.
Так, почти без отдыха, они скакали еще три дня, и вдруг Хоукмун внезапно покачнувшись, рухнул с седла, потеряв сознание. Его больше не интересовало даже, отыщет ли он свою Иссельду. Он не способен был обдумывать способы мести Катинке фон Бек или пытаться оправдать ту жестокость, с какой она с ним обращалась. Все тело причиняло ему невыносимые мучения. Он двигался, когда двигалась лошадь, останавливался вместе с ней и ел пищу, которую время от времени подсовывала ему Катинка фон Бек, спал те жалкие несколько часов, которые она позволяла ему отдыхать, затем вновь терял сознание.