Десять лет назад основную массу составляли так называемые «бытовухи». То муж из ревности зарубит жену, то в пьяном умопомрачении сосед зарежет соседа, то, опять-таки в алкогольном бешенстве, собутыльники затопчут утаившего тридцать копеек кореша. Почти все преступления были непредумышленными и, как правило, лишены корыстного мотива. Для того чтобы оборвать непрочную ниточку человеческой жизни, использовались преимущественно подручные предметы: кухонный нож, стамеска, пестик от ступки, мясорубка, железный совок, арматурный прут, отрезок веревки, бутылка... Изредка в ход шло охотничье ружье, еще реже – обрез или примитивный самопал. Черное дело вершилось тайком, в безлюдном месте, без свидетелей, а если вдруг появлялся участковый, то виновный мгновенно трезвел и без боя сдавался представителю власти. Нравы в те времена еще не были испорчены тлетворным влиянием криминального лобби и Совета Европы, поэтому общественное мнение совершенно справедливо требовало воздать душегубу по делам его, а судьи, как и надлежит, прислушивались к гласу народа и отправляли каждого десятого в сырой подвал «точки исполнения».
Теперь все по-другому. «Бытовики» уже не делают погоду: физическое уничтожение стало способом устранения конкурентов, раздела зон влияния, борьбы за контрольный пакет акций или за кресло – генерального директора комбината, президента фирмы, руководителя преступной группировки, депутата и т.д. и т.п... В силу распространенности явления само слово и его многочисленные синонимы прочно вошли в повседневный речевой оборот. «Пришить», «замочить», «грохнуть» – просочились из уголовного словаря, «ликвидировать», «устранить», «списать», «стереть», «терминировать» – из лексикона специальных служб. Несомненно, вторая группа терминов гораздо приличней. Согласитесь, что нейтральное словосочетание «острая акция» звучит куда пристойней и благозвучней, чем название одного из страшнейших библейских грехов – убийства. И успешно прижившееся на российской земле иноземное словцо «киллер» не в пример благородней, чем «мокрушник» или «профессиональный убийца».
За нынешними убийствами стоят очень большие деньги, и киллерство стало доходной профессией. На смену монтировкам и кухонным секачам пришли снайперские винтовки, радиоуправляемые мины и пистолеты с глушителями. Киллеры не таятся и плюют на свидетелей, не задумываясь стреляют в преследователей и, как правило, беспрепятственно скрываются с места происшествия. Карающая рука закона до серьезных убийц не дотягивается, захватывая в сети ведомственной отчетности доморощенных «ликвидаторов», нанятых мужем для избавления от опостылевшей жены или наоборот. Вопреки логике и здравому смыслу двуногих зверей перестали расстреливать: косящие глазами государственные мужи лукаво высказывают уверенность, что они переведутся сами собой. Это ложь. Но она определяет поступки тех, кто использует убийство для решения своих проблем.
И все же заранее подготовленное и тщательно продуманное покушение на сотрудника милиций случается достаточно редко. А массовое посягательство на собровцев – случай и вовсе беспрецедентный. Между тем террористическая группа Ужаха Исмаилова вовсю разворачивала подготовительную работу. С собровцами надо держать ухо востро, тут не получится сесть в машине рядом с отрядом и выслеживать по одному: заметят и возьмут в такой оборот, что мало не покажется! Оставалось надеяться на предательство.
* * *
Капитан Терентьев уже принес два адреса, но Ужах решил не распыляться, а произвести массированную акцию одновременно: тогда и эффект внезапности будет на его стороне, да и резонанс окажется куда громче. Однако он не знал, что над группой нависла угроза разоблачения, причем исходила она с совершенно неожиданной стороны.
Следак транспортной прокуратуры прессовал ментов, застреливших в поезде человека. Он работал в другом ведомстве и не ставил себя на место задержанных, поэтому версия следствия была проста, как пистолет Макарова: пьяные милиционеры учинили дебош, подрались с персоналом вагона-ресторана, превышая должностные полномочия, применили оружие, убив шеф-повара и тяжело ранив кухонного рабочего. В пьяном угаре они не представлялись сотрудниками милиции, и пострадавшие не знали, с кем имеют дело, а потому не могли предположить подобного исхода.
– Я им сразу сказал, кто я такой, и удостоверение предъявил, – доказывал сержант Бабочкин. Чувствовал он себя плохо, рентген уже показал все трещины и переломы, шея была схвачена гипсовым воротником, а грудь – тугой, затрудняющей дыхание повязкой. Врачи не рекомендовали держать его под стражей, но следак пока не принял решения об освобождении.
– Так что они прекрасно знали, что мы из милиции! И оказывали сопротивление представителям власти, а не просто каким-то Бабочкину и Трофимову!
– Да? – недоверчиво переспросил следак – молодой рыхловатый парень с красным шелушащимся лицом. – А вот послушай, что говорят сотрудники ресторана... Он пролистал нетолстое пока «дело».
– Какой-то пьяный устроил скандал, побил посуду, всячески унижал и оскорблял нас... Кто он такой, он нам не говорил, никаких документов не показывал. Николай Ларин пресек хулиганские действия и выставил пьяного из ресторана... Следователь пристально посмотрел на Бабочкина.
– Это показания гражданки Климовой, официантки. Мария Елагина полностью подтвердила ее слова.
– Кто такая эта Елагина? – морщась то ли от боли, то ли от слов следователя, спросил сержант.
– Мойщица посуды, – пояснил следак. – Обе свидетельницы говорят одно и то же: никто не знал, что вы сотрудники милиции.
– Подождите, – вдруг вскричал Бабочкин, и следователь оторвался от протокола. – Я по дороге в ресторан проверял документы у подозрительного человека! И представлялся ему сотрудником, и удостоверение показывал! Чего ж это я – один раз представился, а второй, когда меня избивали, – нет?
– Действительно, – заинтересовался следователь. – Но это ж надо того человека допрашивать. А где его найдешь?
– А чего его искать? – угрюмо сказал сержант. – Я все запомнил. На нерусского чем-то похож, а фамилия наша – Сидоркин Федор. Прописан на Лисогорской, дом двенадцать. Еще заметил, прописка ровно год назад сделана, день в день.
Следователь куда-то позвонил и назвал эти данные. Через несколько минут, выслушав ответ, положил трубку.
– Это на Лысой горе. Весь тот район снесен три года назад. Ты что-то путаешь... Но Бабочкин стоял на своем.
– Ничего я не путаю! Сидоркин, Лисогорская, двенадцать.
Следователь задумался. По данному делу он столкнулся с целым рядом странностей. Один пассажир явно получил огнестрельное ранение и скрыл этот факт. По словам проводников, группа суровых мужчин маскировала свое знакомство. К тому же упоминалось и то, что, несмотря на русские имена и фамилии, они очень смахивали на кавказцев. А РУОП интересовался любыми странностями, исходящими с южного направления.
Набрав нужный номер, следователь поделился своими сомнениями. А вскоре приехали Коренев и Литвинов с фотоальбомом наиболее активных чеченских боевиков. Альбом показали сержантам. Внимательно осмотрев его, Бабочкин узнал своего «Сидоркина». Им оказался известный полевой командир Султан Мадроев по прозвищу Беспощадный. Трофимову показался знакомым Али Бекбулатов по кличке Кинжал.