Роза заметила, что она уже несколько минут торопливо идет по третьему пешеходному уровню, и ноги сами несут ее к стоянке такси. Она могла бы, не спускаясь вниз, поехать в вагоне монорельсовой дороги, тем более, что станция находилась прямо у нее под окном, и стоило это раз в пятнадцать дешевле, и по времени она ничего не теряла… Но при входе в вагон нужно было вложить в кассовый датчик личную магнитную карту, и тогда память о ее поездке навеки останется в базе данных Департамента Общественного Транспорта. А ей почему-то не хотелось, чтобы кто-то мог узнать… Хотя, конечно, ничего постыдного в этом нет… Наверняка, куча народу ходит к «созерцателям», и запрет, конечно, не более чем формальность. Иначе давно бы все салоны «Ордена» прикрыли, а содержатели на рудниках бы горбатились, как прочие преступники. Роза представила себе, как Лола в норковом манто и вечернем платье орудовала бы ломом, откалывая мерзлые куски бурой породы где-нибудь на Лабра-Ойми, и ей стало смешно. Нет, бояться совершенно нечего… Она даже чуть было не решила сэкономить и вновь подняться на станцию, но дверца такси уже распахнулась перед ней.
— Шестой сектор, девятнадцатый уровень, Бинга-Холл 117.
Водитель, даже не взглянув на нее, набрал на панели управления код маршрута, и машина сорвалась с места.
— Телик включить? — Предлагать дополнительные услуги входило в обязанности таксистов.
— Включить.
Что-то щелкнуло, и Роза увидела перед собой губастое лицо президента.
— …мая это трудное решение я думал не только о благополучии нации, но и о чести нашего народа в глазах всего мира, и еще — о чести президента в глазах народа, избравшего меня на этот высокий и ответственный пост". — Индо Кучер вцепился волосатыми пальцами в край черной трибуны и смотрел народу в глаза со сдержанной суровостью.
— Другой канал! — потребовала Роза.
— Сейчас везде одна рожа, — отозвался водитель. — По всем каналам — обращение президента. Говорит, война будет, если не проявим твердость.
Она чуть было не испугалась, что таксист окажется слишком общительным парнем и будет своей трескотней мешать ей наслаждаться предвкушением сеанса Созерцания, но тот вдруг замолчал и даже экран отключил. Водитель такси должен уметь поддержать разговор на любую тему, быть в курсе последних новостей спорта, политики, слухов, сплетен, моды, современного искусства и т. д. Но он должен чувствовать, когда надо замолчать, а когда вообще не стоит заговаривать.
Такси обычно пользовались лишь очень состоятельные люди, которым некуда было спешить, а эта пассажирка (клиентка, наездница, вобла, чаевых не даст) демонстрировала странность за странностью: то откидывалась на спинку сиденья, закатив глаза, то упиралась лбом в кресло водителя, как бы пытаясь подтолкнуть машину, то вдруг скинула туфли и подтянула к подбородку костлявые коленки, то начинала припудриваться, хотя и так вся в пудре…
— Шестнадцать-двадцать три, — угрюмо сказал водитель, когда они остановились возле входа в пешеходную галерею Бинга-Холла.
Роза сунула ему две десятки, и стремление бежать скорей навстречу «созерцанию» пересилило естественное желание дождаться сдачи. Она даже не заметила, как водитель, глядя ей вслед, покрутил пальцем у виска…
Бинга-Холл располагался в девятнадцатом пешеходном уровне и состоял из нескольких супермаркетов, модных салонов, туристских контор, ресторанов и баров. В одном из них, «Молчаливой Устрице», за стойкой под видом двери в подсобку и располагался вход в салон «Ордена». Посетителей с утра было немного, причем половина, похоже, задержалась здесь с ночи. Два ветерана за столиком у окна играли в шашки, какая-то пышнотелая размалеванная девица подпирала локтем прыщавого кавалера в белом смокинге, который с трудом поддерживал себя в сидячем положении, а в дальнем углу две школьницы в форме гуманитарного колледжа что-то пили, скорее всего, бренди, принесенное с собой… Розу предупреждали: сначала надо присмотреться к посетителям, не обнаружится ли кто-нибудь, похожий на «шляпу», и лишь потом можно подойти к бармену и, положив на стойку серебряный фунт, сказать: «Роби, тройной трост…»
— Роби, тройной тростниковый, но только если он настоящий. — Роза вдруг подумала, что за время ее вынужденного отсутствия условная фраза могла и поменяться, но ведь Роби за стойкой был тот же самый…
— Пойду справлюсь в погребе. — Роби стремительно и бесшумно скрылся за дверью, забрав с собой монету, а Роза начала нервно царапать стойку малиновыми ногтями. Но бармен не заставил себя долго ждать.
— Лола ждет тебя, сестра… — Роби и тон сменил, и выражение его лица стало умильно-преданным. Он с едва заметным поклоном вернул Розе ее серебро и, на всякий случай, окинув взглядом зал, пропустил ее за стойку, а дверь, обклеенная дорогущим дубовым шпоном, распахнулась перед ней сама.
За дверью ее встретил горбун Саул, блестя лысиной и поглаживая нечесаную седую бороду. Он окинул Розу суровым взглядом, повернулся к ней спиной и молча пошел прочь по длинному темному коридору. Разговаривать с ним не полагалось, за дверью лучше было вообще не говорить ни с кем, кроме Проводника, а Проводником была Лола… Роза неотрывно смотрела на тусклые отблески светильников, пробегающие по гладкому черепу Саула. Веки ее тяжелели, сознание постепенно окутывал розовый туман, окружающее пространство светлело, стены расступались, и вокруг запорхали многочисленные мотыльки, один из них ужалил ее в руку повыше локтя, но это была сладкая боль, она вливала в нее покой, как, впрочем, и все, что встречалось ей по ту, то есть, теперь уже по эту сторону жизни. Наконец, лысина впереди пропала, и дорога была открыта. Впрочем, и дороги-то никакой не было, было лишь пространство, наполненное светом, теплом и предчувствием радости. Лола, правда, не велела даже мысленно называть это счастьем — только радостью, но велика ли разница… Но пора бы ей появиться и указать путь туда, где предчувствие станет явью, где сбудутся ее самые потаенные, самые сокровенные желания, где она возьмет от жизни все и даже немножко больше, чем все…
— Роза… Роза… — Голос был подобен журчанию ручья или перезвону серебряных колокольчиков, или… — Разве можно исчезать так надолго! Я не хочу тебя огорчать, но ты пропустила столько всего…
Лола казалась совсем юной, почти девочкой, и за те три года, что они не встречались, совсем не изменилась. Но и сама Роза выглядела здесь иначе, чем там, в сером мире за вратами «Ордена», куда, увы, ей придется вернуться. Напротив вдруг образовалась зеркальная стена, и, прежде чем ответить Лоле, она бросила короткий взгляд на свое отражение. Привычные морщинки разгладились, исчезла чрезмерная худоба, коленки и грудь округлились, а жидкие пепельные волосы заструились к поясу тяжелыми темными прядями. Пятнадцать лет назад она выглядела примерно так же, только гораздо хуже…
— Я была слишком занята… — Роза попыталась оправдаться, но ее подружка, ее Проводник засмеялась так нежно и так радостно, что стало ясно: никаких оправданий не нужно — она здесь, и ей рады.
— Милая, ты многое упустила, но не стоит жалеть о потерянном… Радость беспредельна, и ценность имеет лишь то, что происходит, а не то, что уже произошло или то, чего не случилось.