— Смелее, смелее, полковник! Что ж ты робеешь, как ефрейтор?..
…Стас окончательно опомнился, лишь когда они, оба приятно утомленные, уже сидели за столом и пили обещанный чай с какой-то особой домашней выпечкой. Лишь здесь он удосужился-таки попросить даму об оказании содействия в поисках мальчика и оставить фото для опознания местными жителями. Провожая своего гостя до калитки, теперь уже хозяйка дома сделала комплимент некоторым неоспоримым достоинствам Станислава и пригласила его заезжать, когда только душа пожелает.
— Я обязательно постараюсь опросить всех, кто заходит в магазин, — пообещала она, — ну а ты, Стасик, меня-то уж не забывай… Жду!
Поскольку его визит в гости к продавщице «шопа» не оказался для жителей поселка незамеченным, Крячко был вынужден констатировать, что и здесь его миссия безнадежно провалена. Взгляды соседей, головы которых торчали из-за всех заборов и калиток, одновременно были преисполнены осуждения греховности очевидного для всех прелюбодеяния и плотоядного любопытства. Испытывая чувство острой неловкости, Станислав поспешил сесть в машину и отбыть по своему дальнейшему маршруту.
В дальнейшем его разъезды ничем особенным ознаменованы не были, если не считать каких-то мелких хулиганов, которые в одном из поселков из-за ветхого забора атаковали его машину, метнув в нее парой прошлогодних соленых помидоров, разлапистыми кляксами расползшихся по капоту.
И вот теперь Стас, дабы восстановить душевное равновесие, героически напрягал извилины, разгадывая какой-то бестолковый сканворд.
— Ну, так что, Лева, — Крячко вновь взялся за авторучку, — как он там зовется, этот, на рельсах, из семи букв?
— Дрезина, — безнадежно отмахнувшись (ну что с такого взять?), лаконично подсказал Гуров.
— О, черт! Ведь знал же, знал, что это за железяка, а сообразить не смог… — сокрушенно завздыхал Стас, выводя в квадратиках сканворда печатные буквы. — Ты знаешь, сканворды моя слабость, но вот разгадывать их получается не всегда.
— Наверное, потому, что они и в самом деле, в некотором смысле, твоя слабость, — не совсем удачно скаламбурил Гуров, о чем тут же пожалел.
Стас обиженно надулся и, отбросив газету, о чем-то задумался. В этот момент напомнил о себе телефон на столе Гурова. Генерал Орлов жаждал их лицезреть в своем кабинете.
— Пошли… — Лев устало поднялся со своего места. — Их превосходительство кличут-с, и хотя у нас реальных результатов, как ты выразился — нет-с, идти все равно придется.
Петр сидел перед телевизором и хмуро взирал на экран. Какой-то бойкий тележурналист скороговоркой повествовал о слабой работе «…отдельных работников такого значимого ведомства, как Главное управление уголовного розыска…». Тут же на экране появился Кулькофф, который хотя и довольно сдержанно, но тем не менее достаточно жестко отозвался о том, как идет поиск его сына.
— Вот, полюбуйтесь… — не оборачиваясь, проворчал Орлов. — И теперь эта бодяга идет по всем телеканалам. Он что, совсем дурак? Ведь бандиты, если его сын и в самом деле похищен, могут всполошиться и убить мальчишку, чтобы избавиться от ненужного им свидетеля. И, главное, мы же договорились, что, пока идет поиск — никаких публичных заявлений! Нет — надо было раззвонить по всему белу свету.
— Отсюда вывод, — Гуров смотрел на экран, не выражая никаких эмоций, — что наша версия о его причастности абсолютно верна. Будь его сын в руках похитителей, он бы не пикнул. А раз работает на публику, значит, наводит тень на плетень. Его цель понятна — доказать, что мы бездарные, ленивые идиоты, которые не смогли найти пропавшего ребенка, и в конце концов потребовать документального подтверждения о том, что тот пропал без вести. И раз у него на носу бракоразводный процесс, то за соответствующей бумагой он обратится очень скоро. Переводчикам что-нибудь еще удалось накопать?
— Ах да! — Орлов встал с кресла и подошел к столу. — Вот, по факсу сбросили информацию о первой жене Кулькоффа. Значит, еще в советскую бытность некий одаренный в финансовых делах товарищ, работавший во Внешторге, был командирован в США что-то там такое закупать. Проявив смекалку и изворотливость, этот товарищ ухитрился приобрести крайне нужный нам товар дешевле ожидаемого, чем сэкономил энные суммы государственных валютных резервов, за что заслужил поощрение в форме назначения его на постоянную работу торгпреда в «цитадели империализма». Кстати, вопреки тогдашней практике не выпускать за границу граждан, не связанных узами брака, для Михаила Кулькова было сделано непонятное исключение. Возможно, потому, что он, по неофициальной информации, был внебрачным сыном одного из членов нашей партийной верхушки.
— Надо же! — хохотнул Крячко. — То-то я смотрю, очень уж он напоминает кого-то из политбюровского «иконостаса»…
— И вот однажды он познакомился с настоящей американской миллионершей. Та была лет на десять старше Кулькова, незадолго до этого овдовела и, так сказать, искала сильное мужское плечо, на которое можно было бы опереться. Ну вот, наш Миша свое плечо и подставил. Естественно, его брак с американкой, да еще представительницей крупной буржуазии, здесь вызвал безгласный скандал — об этом не было ни строчки ни в одной из тогдашних газет. Ситуацию обсуждали в ЦК на закрытом заседании, где было принято решение заставить Кулькова развестись и вернуться в СССР.
— Случай, наподобие женитьбы его коллеги Каузова на дочери миллиардера Онассиса, — сдержанно заметил Гуров.
— Да, что-то похожее, — согласился Петр. — Только Каузов и Кристина Онассис развелись. Правда, сами, а не потому, что на них давили. Ну, а Кульков не только не согласился развестись и вернуться, но еще и сделал запрос на получение американского гражданства, которое ему было предоставлено незамедлительно. Ну и как результат натурализации в США он превратился из Михаила Кулькова в Майкла Кулькоффа. Став управляющим компании своей жены, он явил просто феноменальный талант бизнесмена, за несколько лет ее развив и приумножив активы. Потом он вклинился и в банковский бизнес, став членом совета директоров влиятельного банковского картеля. Детей у них с женой не было. Кстати, не было у нее детей и от первого мужа. Всему причиной — женская онкология. Жену Кулькоффа лечили, но где-то в середине девяностых она умерла. Перед смертью почти все свое состояние она переписала на Майкла Кулькоффа. Родня и ее, и ее первого мужа встала на дыбы. Пытались оспорить завещание через суд, но ничего у них не вышло. Впрочем, Кулькофф оказался неплохим дипломатом и сумел сгладить ситуацию — кого-то пристроив на теплое место в свою фирму, кому-то выплатив отступные в виде наличных и части акций.
— Хорошо, — Гуров задумчиво кивнул. — Ну а что известно о его нынешней, второй жене?
— Крайне мало. — Петр развел руками. — Удалось выяснить лишь то, что у нее проблемы с психикой. И вроде бы корни у нее тоже русские. Но это еще надо уточнить.
— А вот это уже интересно. — Лев прошелся по кабинету. — Чую — тут кроется какой-то очень важный момент, который многое может поставить на свои места. Что, если она родом из этих мест? Кстати, поскольку завеса секретности снята, то не мог бы ты напрямую поговорить с этим Кульковым и прояснить некоторые обстоятельства его семейной жизни?