Последними стали просыпаться частицы меня, прошедшие через огненное чистилище переплавки, но сохранившие остатки ярости. Они просыпались нехотя, но другие части меня звали их, напоминая об изначальном предназначении, и они в конце концов услышали и очнулись.
И теперь, проснувшись и вспомнив, я ждало только человеческого приказа, злой человеческой воли, которая швырнет меня в бой, где я смогу наконец выполнить свое предназначение до конца, убить всех, утолив вложенную в меня ярость, чтобы потом уснуть уже навсегда.
Я восстало от сна.
Я готово.
Что же вы медлите, люди?
Оружие живет коротко,
Но все-таки дольше солдат.
А. Молокин. Автомат в песке
Известный на всю столицу коллекционер старинного оружия, по совместительству смотрящий за демократической прессой Михаил Семенович Гомб, носивший во времена своей бурной молодости заслуженное погоняло Мишка-Мессер, с наслаждением и нескрываемой гордостью показывал высокому зарубежному гостю свою коллекцию холодного и не очень оружия. Показывать было что! История каждого экземпляра была сама по себе уникальной, подтвержденной трудами известных историков, запечатленной в соответствующих бумагах, подлинники которых тоже хранились в коллекции. Но и история поисков этих экземпляров тоже была ничего себе, честное слово, за парочку глав этой истории иной сочинитель детективных романов продал бы Михаилу Семеновичу свою бессмертную душу, а остальную требуху отдал бы просто так, в придачу. Если бы, конечно, хозяин согласился. Но это навряд ли, Мишка-Мессер давно уже не занимался скупкой душ, тем более сомнительного качества.
Короче говоря, за долгие и бурные годы собирательства, Михаил Семенович создал воистину достойную, можно сказать, уникальную коллекцию, в которой, как всегда это бывает, чего-то да не хватало. В данном случае недоставало трех из семнадцати знаменитых именных булатных мечей, кованных прямым лучом и изготовленных в Европе еще в раннем средневековье, когда железо было большой редкостью и сделанное из него оружие получало имя собственное.
Дорога этих мечей, прорубленная в человеческой плоти, начиналась в седой древности и, как правило, заканчивалась, когда пересекалась с другой такой же кровавой дорогой, проложенной более совершенным или более везучим на владельца собратом. И каждую из этих семнадцати дорог Михаил Сергеевич знал до самого незначительного перекрестка, словно свой собственный жизненный путь, усыпанный тоже отнюдь не розами, а скорее потрохами незадачливых конкурентов.
Остальные четырнадцать заветных мечей у Мишки-Мессера уже имелись, чем он весьма и весьма гордился. Состояние некоторых из них, конечно, оставляло желать лучшего, но разве внешний вид важен для настоящего коллекционера? Бурная жизнь не красит не только людей, но и оружие тоже. Не красит, зато придает шарму.
Но вернемся в дом Михаила Сергеевича, в комнаты, отведенные под коллекцию, к защищенным зеркальными бронестеклами витринам-шкафам, внутренности которых выстланы драгоценными коврами. Вернемся к коллекционеру и его гостям. Точнее, гостю, и попытаемся понять, почему же почти всесильный Мишка-Мессер так его обхаживает.
У гостя, невысокого плотного человека южной национальности, коротконогого, одетого в европейский костюм и папаху, как раз имелся один из искомых мечей, имелся совершенно точно, что-что, а информация у медиамагната и смотрящего за прессой была поставлена как надо. Попробовал бы кто-нибудь впарить ему тухлятину! Нет, господа, информация для власть имущих может быть только первого сорта, как и рыба. А вот для остальных годится и тухлятина, тоже, между прочим, первого сорта. На том и стоит настоящая демократия.
И вот что обидно, гость, по понятиям Мишки-Мессера, даже и коллекционером-то мог считаться с большой натяжкой, так, собирал себе в охотку всякие разные сабельки да прочую ерунду, а сам больше политикой интересовался да блондинками, желательно которые в теле. Спрашивается – зачем ему такая бесценная реликвия, как именной меч? Клинок, изготовленный из болотной стали на востоке России, сменивший на своем прихотливом, словно полет ночного вампира, пути несчетное количество хозяев, чтобы в конце концов отыскать настоящего и прославить его. Последним и истинным хозяином заветного меча был русский князь Свологд Красноволк. Тот самый, который так славно погулял в свое время по старушке Европе и непременно прибил бы свой щит на дубовых воротах древней Лютеции, если бы сам же не приказал те ворота сжечь дотла, как, впрочем, и весь город, чего ему французы и по сей день простить не могут.
Когда упомянутый Свологд, который и дома-то, на Руси, бывал, по точному свидетельству тогдашних летописцев «с ранья до ранья», то есть пока не подживали многочисленные раны, полученные в лихих набегах на ближних и дальних соседей, сгинул во время похода на Кирдкюльское ханство, весь остальной мир вздохнул с облегчением. Конечно, по разрушительности набеги Свологда никак не могли конкурировать с походами того же Тамерлана, массовости недоставало, но по бесшабашности и истинно русской удали превосходили последние многажды, частенько завершаясь всеобщей гулянкой, когда победители в широте душевной сажали за свои столы побежденных. Именно эта в целом благородная манера зачастую и приводила к сгоранию захваченных Свологдом поселений, а также к гибели их обитателей. Европейцы терпеливо сносили набеги, но пережить то, что за ними следовало, как правило, не могли. «Вода у них в Европе не та, – как писал один летописец, – вот отчего на питие ромеи слабы…»
В конце концов неуемный Свологд скончался, отравленный кумысом, заквашенным из молока, надоенного коварными степняками в новолуние от бешеной жеребяки. Каким образом степнякам удалось подоить упомянутую скотину – так и остается загадкой для специалистов по магической истории, но, в конце концов, для описания происходящего это не имеет особенного значения. И вообще пушил бы себе Европу, помер бы по-людски, с мечом в руке, ан нет, его в степь потянуло, вот и нарвался на жеребячье молочко.
Впоследствии Свологд был всенародно избран богом славного города Свологды, где и правил хоть и посмертно, но по понятиям и с разумением. Правда, когда кто-нибудь из богунов пытался выспрашивать подробности достопамятного отравления, якобы для восстановления исторической правды, бывший князь гневался и, за неимением любимого меча, рвал несчастному глотку, а заодно и очко, оправдывая тем самым свое прозвище – Красноволк.
Таким образом, меч Красноволка попал в нечистые лапы степняков-оглюев, которые честно пытались перековать его на кривую оглюйскую саблю, а потом, отчаявшись справиться со строптивой железякой, и вовсе на орало, из чего, конечно же, ничего не получилось. Орало у степняков-оглюев заменяло стенобитные машины, всякие там баллисты, требушеты и катапульты, но и орала из меча не получилось.
В общем, меч сначала без толку висел в войлочном чертоге степного владыки Оглюй-хана, копя злость и тоскуя без теплой плоти, а потом, когда с соблюдением всех положенных почестей хана наконец зарезали, куда-то пропал.