– Нет здесь таких, – тихо, чисто по-русски проговорил он. – Их продали кому-то. Я постараюсь выяснить кому. Скажу ей, – мотнул головой на Малику и пошел прочь.
– Я зайду через три дня, – сказала Малика.
– Я сам найду тебя, – остановившись, повернулся к ней старик. – Сюда не приходи. Здесь люди Хаттаба, этой собаки. Они могут заинтересоваться русским. Он не похож на того, кто родину за сто долларов продает. Мои люди вас проводят. И сразу уходите. Навести Манила, он может помочь, если солдаты в его районе.
Подозвав одного из парней, старик что-то тихо ему сказал. Парень, кивнув, быстро пошел вдоль улицы.
– Он не за подкреплением? – насторожился Денис.
– Принесет еды, – упрекнула его взглядом Малика. – И воды. Второй нас проводит.
– Как-то все не так, – качнул головой Денис.
– Где-то севернее, – сказала Малика, – чеченец, чтобы стать боевиком, расстрелял около сорока русских соседей. Мне Малик рассказал.
– Ничего себе! – поразился Денис. – Просто так взял и расстрелял?
– Там идут бои. Боевики заставляют людей рыть траншеи и окопы. Тех, кто отказывается, расстреливают. Не боевики-чеченцы, а другие. Здесь сейчас албанцы есть, арабы, украинцев немало. Но в основном расстреливают арабы. Или черные женщины Хаттаба.
– Во, – вспомнил Денис, – кто такие эти черные женщины?
– Говорят, гарем Хаттаба, – ответила она. – Хаттаб сам любит убивать пленных. Или поручает это женщинам. Те убивают только ножами.
Денис мысленно выругался.
Парень что-то быстро сказал Малике.
– Быстрей, – заторопилась она. – В село арабы приехали.
Денис пошел за ней. К ним присоединился и старик.
– Извините, – осмелился заговорить Калмыков, – но что-то непонятно. Ведь эти ваши боевики воюют за Аллаха. Почему же вы…
– Они не за Аллаха, – перебил его старый чеченец. – Ваххабиты извращают Коран. Кто они такие, чтобы объявлять джихад? Священная война никогда не ведется против граждан своего государства. Она может объявляться высшим духовенством только в целях защиты страны от иностранного нашествия. Когда я был молодым, – продолжал старик, – был объявлен джихад в сорок первом, когда на Советский Союз напали фашисты. А Масхадов своим указом отправил в отставку муфтия Чечни Ахмада Хаджи Кадырова, который отказался объявить джихад России. Масхадов не имел на это права, муфтий избирается и освобождается лишь на конференции алимов, исламских богословов. А сколько раз Кадырова пытались убить! – Старик вздохнул. – По действиям боевиков можно решить, что с именем Аллаха можно все, но это не так. Ислам – одна из самых милосердных и гуманных религий.
К ним подошел ушедший раньше парень с двумя заплечными торбами.
– Зачем у тебя был Малик Тарпиев? – зайдя и выпив холодного молока из кувшина, спросил плотный чеченец в темных очках.
– Ищет двух русских солдат, – отозвался сидевший с четками старик. – Хочет уплатить за них деньги.
– Зачем они ему? – удивился плотный. – Он же никогда не имел рабов. Всегда искал рабочих из нищих чеченцев.
– Не знаю, – перебирая четки, ответил старик. – Вы что делаете? Зачем русских стреляете? Женщины и дети вам что плохого сделали? Ведь Аллах…
– Хорошее молоко, – снова отпив из кувшина, кивнул плотный и вышел.
– Идут, – опустив бинокль, сказал Бабич. – С ними еще кто-то с котомкой.
– Наверное, жратва, – подмигнул ему Илья.
Борис снова посмотрел в бинокль.
Малика и Денис остановились метрах в ста пятидесяти от скалы. О чем-то поговорили с парнем, и тот, отдав две холщовые, соединенные между собой сумки Малике, не оглядываясь, быстро пошел назад.
Борис фыркнул.
– Ты чего? – пытаясь разглядеть, что его рассмешило, Илья приложил ладонь к глазам. Вспомнив о винтовке Дениса, схватил ее.
– Вот что значит женщина у них, – ответил Борис. – Он отдал ношу ей, а не мужчине, хоть тот и русский. Нам бы в России так.
– Да у нас такого тоже полно. – Илья отложил винтовку. – Порой баба такие сумки тащит, что еле ноги переставляет, а мужик идет руки в брюки.
– У нас в России мало женщин, которые оценят то, что ты сумки носишь или еще как-то ей помогаешь. У большинства два критерия настоящего мужчины – постель и бабки. А остальное им шло и ехало. По себе знаю. Если хоть одно не срастается – все, любовь кончилась, остались сладкие воспоминания.
Илья усмехнулся. Взяв бинокль, сказал:
– Идут. За ними вроде никого.
– Как думаешь, узнали что-нибудь? А то наши, может, уже Грозный на уши ставят, а мы здесь торчим. Если наши начнут и горную Чечню отрабатывать – это самое правильное будет, – надо срочно уходить в Грузию. Потом опоздаешь, и будут судить как пособника ваххабитов. Знаешь, сколько из-за взрывов в Москве порядочных уголовников спалилось? Они злы на чеченцев по самое некуда, – усмехнулся Борис.
– А ты своего разведчика включи, – посоветовал Илья. – Он тебе и скажет.
– Телик будет нам докладывать, – улыбнулся Борис, – когда на ночевку встанем.
Илья, приникнув к биноклю, смотрел в сторону селения.
Денис и Малика уже обошли скалу и собрались лезть наверх.
– Мы спускаемся, – негромко сообщил им Борис.
Богатырь взял пулемет, винтовку и спустился первым. За ним Борис с ранцами.
– Ну? – взглянул он на Малику.
– Здесь их нет.
– Может, он просто вам уши тер? – буркнул Илья.
– Старик на ваххабитов из-за Аллаха злой, – улыбнулся Денис. – Чувствуется, он по-настоящему в Аллаха верит. И пытался найти ребят, это точно.
– И что же теперь? – недовольно спросил Борис. – Выходит, их здесь и не было? А нам адресок подкинули просто так?
– Их продали куда-то, – сказала Малика. – Малик узнает кому и скажет. Сейчас посоветовал навестить своего племянника. Тот живет в Рошни-Чу. Это километров десять от Урус-Мартана.
Борис, достав карту, посмотрел и присвистнул:
– Ни хрена себе и мешок сухарей! Это, считай, в пасть к Басаеву.
– А что ты предлагаешь? – спросил Денис.
– Сначала пожевать бы не мешало, – принюхиваясь к двум торбам, облизнулся Богатырь, – а уж потом куда угодно, хоть в Грозный. Там и узнаем, штурмуют его или нет, – подмигнул он Борису.
– Вот духи! – Александр сплюнул. – Как скот возят. Какая разница, где прикончить? Правда, здесь почище будет, – он потрогал постеленный на деревянные нары ковер, – и посуше. Во, – удивленно добавил он, – вода!
– Где? – спросил Юрий.
– Вот, – он постучал по пятилитровой фляге, – пить можно.