Из-под арки бежали к ним трое: два друга, Фокусов и Серебряников, и водитель Талонов со здоровенной монтировкой в правой руке.
– Большое дело! – со странным хвастовством сказал Пантелей. – Сейчас увидишь кино! Трое на одного? Большое дело!
– Вот он – предатель! – кричал Серебряников, подбегая на шатких ногах. – Пантелей – предатель! Алиса – непорядочный человек!
Академик Фокусов без лишних слов поднимал уже кулак для жестокого панча – в челюсть похитителю, предателю, подонку Пантелею!
Талонов, приблизившись к полю боя, монтировку спрягал в карман.
– Вам куда, товарищи? – спросил он. – Могу подбросить.
Фокусов сильно ударил Пантелея, а тот одновременно врезал Серебряникову. Получилась препротивнейшая сцепа – все трое упали на газон.
– Я лично против безобразий в половой сфере, – скачал Талонов. – Любишь мужика, давай поехали, если деньги есть.
На поле боя стояло несколько стендов с газетами и навес автобусной остановки. Поднимаясь с газона, Пантелей увидел за стендами дам и господ из фокусовской компании. Ночной скандал, стало быть, разгорелся в полную силу. То-то завтра будет звону по Москве!
Фокусов и Серебряников теперь держали его за руки. Мужественные лица друзей, мокрые, со вздутыми жилами, пылали благородной яростью.
– Талонов, звони генералу Фатахову! – прохрипел Серебряников. – Пусть патруль пришлет. Скажи, Вадим просил.
– Пусть Шамиль сам сюда приедет! – крикнул Фокусов. – Пусть на месте разберется!
– Административная высылка, по меньшей мере! В болота, к цаплям! – вопил Серебряников. Он снова казался вдребезги пьяным. – Цаплю свою будешь ебать, не Алису!
Пантелей дернулся, и снова все трое повалились на газон. Кто-то из гостей Фокусова бил теперь Пантелея ногой по ребрам.
– Пустите его! – донесся до него крик Алисы. – Ненавижу вас всех! Пустите Пантелея! Я его люблю!
– Позорище! Позорище какое! – завизжал женский голос из-за стендов.
Вдруг кто-то налетел, всех раскидал, поднял Пантелея, вытер ему рукавом лицо.
– Как это можно бить так писателя? Известного писателя ногами? Это не по-европейски, господа!
Пантелей сообразил, что висит на плече у «блейзера». Против них стояло не менее пяти врагов-мужчин, и все возбужденно трепетали.
– Он хотел жену украсть, – сказал кто-то.
– Молчи, сука! – крикнул Багратионский этому «кому-то» и снова обратился ко всем: – Пантелей – лирик, мечтатель. Всей Москве известно, что он влюблен в Алису. Стыдно, господа!
Наступила пауза, в течение которой Пантелей смог поднять голову и найти глазами виновницу торжества. Она стояла, обхватив руками фонарный столб и свесив волосы. Лица не было видно.
– Да, стыдно, – сказал кто-то в тишине.
Фокусов обошел столб, пересек газон и тихо стал удаляться. Чуть постукивали по асфальту его каблуки. Все молча смотрели ему вслед.
– Алиса! – отчаянно крикнул Пантелей.
Она подняла голову, но смотрела не на своего любимого, а в спину мужу, который приближался к сводам огромной мрачной арки. Бедная Алиса, лицо ее вспухло от слез. Великий конструктор тягачей молча и обреченно удалялся в грядущее одиночество, в свою огромную обезалисиную квартиру.
Пантелею бы сейчас что-нибудь крикнуть эдакое трепетное, отчаянное, перехватить инициативу, но его вдруг замутило от банальности этой сцены. Он понял уже, чем все эго кончится. Сердце ее не выдержит борьбы, и она побежит за старым мужем, с которым прошли, что называется, «годы и версты». Такая железная разработка, такой крепчайший чугунный сюжет, и другому не бывать, потому что мы на земле социалистического реализма. – Что же ты? Он судорожно зевнул.
Все так и произошло. Она прошла мимо, склонив голову, даже не глядя на него, а потом побежала – отчаянно и драматично, тошнотворный советский сюжет-вернячок.
Все расходились с поля боя очень довольные. Расплывшегося в приступе маразма Вадима Николаевича погружал в автомобиль шофер Талонов. Один лишь гость, чуть задержавшись, предстал перед Пантелеем. Он был и стар, и нестар. Короткий ежик седых волос, крепкие надбровные дуги, горячие бусинки глаз, переломанный в боксе носик, массивный пятнистый зоб. – Я тебя, падло, узнал, – сказал этому гостю Пантелей. – Сейчас я тебя понесу, боец невидимого фронта! Не забыл еще инструкций маршала Ежова? Все двадцать два метода активного следствия помнишь на память? – Sorry, sir! I see you're out of your mind… Гость повернулся и пошел прочь походкой преуспевающего американца пятидесятых годов – плечи откинуты назад, ноги выбрасываются вперед.
– Багратионский, меня ноги не держат. Догони эту падлу и дай ему по затылку, – попросил Пантелей.
– Это Хьюджес, – сказал Багратионский. – Дональд Хьюджес – прогрессивный промышленник.
– Тогда ладно, – махнул рукой Пантелей. – Тогда пусть американские ребята им занимаются. Пусть Патрик Перси Тандерджет ему пиздюлей подкинет.
Он покачнулся и сел на газон прямо под стенд газеты «Социалистическая индустрия». Багратионский сел рядом.
– Плюнь на нее, Пант!
– Не плюну.
– Она обманщица, дешевка.
– Не верю.
– Да ведь шлюха же! Кто только ее не…
– Не верю.
– Я сам ее…
– Не верю.
– Ну, почти. Мог бы, если бы захотел.
– Не верю.
– Смотри, Пант, что мне моя баба дала.
Он вынул из заднего кармана брюк плоскую бутылку с тетеревом на этикетке.
– Водку она тебе дала.
– Охотничью! Глотнешь?
– А почему же нет? Глотну!
– Плюнь ты, Пант, на всю эту провинцию! Мы с тобой скоро в Париж поедем!
– Ты поедешь, я не поеду.
– Да почему же? Вместе поедем! Вот уж шарахнем там!
– Ты шарахнешь, я нет! Я такой же подписант, как и Радик Хвастищев.
– Обидно, Пант! Очень обидно. А впрочем, плюнь ты на Париж!
– Не плюну на Париж! Никогда на Париж не плюну! Что бы ни случилось со мной, с Парижем, никогда, никогда, никогда я на нее не плюну!