– «Пакт о Сложной Дружбе», статья шестнадцатая, – поддержал старца Фернан Тэрц, ворочаясь в углу. – Раздел II, «Спорные моменты: обмен лазутчиками, работорговля, условно-досрочная капитуляция и пр.». На усмотрение местных властей. Утверждено СВН Чуриха и Департаментом Полевых Сношений, за год до мятежа ткачих в Йохансбурге. Ваше чернокнижие, желаете в письменном виде? С развернутыми комментариями на полях?
– Позвольте! – не сдавалась Анри. – А соглашение про экстрадицию преступников?
Эфраим Клофелинг молча подал знак стряпчему.
Словно пса с цепи спускал.
– Обвинительное заключение отсутствует, – возликовал умница-Тэрц, сверкнув взором оголодавшего грифа-стервятника. – Решение суда – тоже. Ордер на арест действителен лишь в пределах Реттии. В междержавный розыск лейб-малефик Мускулюс объявлен не был. В качестве подозреваемого экстрадиции не подлежит. Рекомендую присвоить статус магополитического беженца. Подобный прецедент имел место…
– Хватит, – остановила вигилла болтуна. Профос Надзора, в отличие от остальных, роль играл чудесно. Но это могло затянуть переговоры до бесконечности. – Я уже все поняла. Ваш крючкотвор, коллега Эфраим, кентавра на скаку остановит…
– Мой крючкотвор? Простите, милочка! Вы его сюда приволокли, вы и наслаждайтесь. А вы, сударь стряпчий, кажется, нашли постоянную работу. О жалованье договоримся. Итак, выдача Трибуналу чародея, прибегшего к защите Чуриха, может состояться лишь в одном случае…
– В каком?
– Если придет официальный запрос, подписанный лично его величеством Эдвардом II. Тогда Совет рассмотрит запрос в недельный срок и, весьма возможно, удовлетворит его. Но в столицу вы, сударыня, добирайтесь своим ходом. Лошадь до границы Чуриха дадим, а там – сами. Лошадь прошу вернуть, это имущество общины.
– Ну, знаете! – возмутилась Анри. – Лошадей они дадут! Милостивцы! А портал открыть?!
– Рад бы, да не в силах.
– Издеваетесь?
– Ничуть.
– Маны жалеете? Так я и сама справлюсь.
– Вряд ли. Номочка, объясните…
Стерва Номочка сложила веер и ткнула «кладбищем» в вигиллу:
– Думать надо, голубушка. Головой. Сперва думать, а потом в моноперсональный визитарий ломиться втроем. Теперь тонкая структура нихиль-спатиума вокруг Чуриха взбаламучена на шесть дней вперед. Антициклон в Вышних Эмпиреях, хаотико-турбулентные области холодных масс астрала. И пока они не придут в ламинарное состояние…
Анри была готова расцеловать Сестру-Могильщицу. Но такой поступок, скорее всего, истолковали бы превратно.
– Мне надо связаться с руководством, – вместо объятий и поцелуев сухо сказала она. – Уведомить о сложившейся ситуации. Надеюсь, хаос астрала и «Пакт о Сложной Дружбе» не станут помехой?
Четверо из пяти участников спектакля пожали плечами.
Со стороны, наверное, незабываемая картина. Роскошный будуар, насквозь пропитанный ароматами, страстью и эхом воздыханий. В будуаре – бойкий старец в халате записной кокотки, томная краля в пеньюаре, широкоплечий вредитель, тоже в халате, но победнее, непотопляемый стряпчий с лицензией и взъерошенная, как воробей, вигилла с ордером на арест. Групповой портрет «Трое отважных внедряются в мрачные полуподвалы Чуриха».
Подохнуть со смеху можно.
«Хорошо смеется тот, кто остается в живых,» – подвела итог Анри и достала из сумочки служебный артефакт.
Было трое отличных друзей у меня,
Трое верных друзей – ого-го!
Я друзей у судьбы на врагов поменял,
На отличных и верных врагов.
Было трое чудесных невест у меня,
Трое славных невест – это так!
Я сперва у судьбы их на жен поменял,
А потом на щербатый пятак.
У меня была уйма прелестных детей,
Может, десять, а может, и сто!
У судьбы я детей поменял без затей,
Только, правда, не помню, на что.
У меня была куча несделанных дел,
И забот, и хлопот – это так!
Все дела у судьбы я сменял, как хотел:
На кабак, и табак, и коньяк.
Вряд ли я успокоюсь в дубовом гробу,
Закрывая предъявленный счёт —
Хитроумный мой череп семь пядей во лбу,
Я и лёжа сменяю судьбу на судьбу,
Доплачу, и сменяю ещё!
Режим криптования сбоил, зеркальце коннекс-пудреницы шло радужными полосами. Сказывался взбудораженный астрал, или это гросс тешил беса в ребре, развлекаясь исподтишка, но Месроп Сэркис при таком качестве связи напоминал упыря-богатыря после месячной диеты.
Лексикон председателя вполне соответствовал изображению.
– Сгною! Уволю! Без выходного пособия!
Анри про себя радовалась открытости связи. Пусть некроты ощутят. Небось, в этом будуаре настоящих страхов отродясь не видывали. Слегка запоздало она вспомнила, где находится, и разочарованно вздохнула.
Видывали.
Ну и ладно, запас карман не тянет.
– Бездарность! Овал Небес, кто взял на службу эту тюху?! Завалить простейший арест! Драконий выкидыш, яду мне, яду! Дура!!!
Из дальнейших сентенций начальства становилось ясно, что напарники вигиллы, проштрафившиеся с неудачным арестом, уже успели пострадать за отечество: Богомольца взяла холера, а Холеру отправили на принудительное богомолье. Обоих – с занесением.
– С поражением в правах! Без права переписки!
В отношении самой Генриэтты Куколь – дуры и тюхи – делались соответствующие выводы. Есть сведенья, что она – тюха и дура – симпатизирует подозреваемому Мускулюсу. Возможно, находится с ним в беспорядочной и противоестественной любовной связи. Мантисса и малефик: гремучая смесь, сладкая парочка. А посему начальство допускает сознательную утечку сведений и организацию побега, что есть дело подсудное.
– Мантикора? Крыса ты корабельная! Гарпия!
Нет, Месроп был великолепен.
– Два дня! Ты возвращаешься с арестованным, или не вовращаешься совсем!
– Я… они запрос требуют…
– Два дня! С арестованным! И то еще посмотрим, на предмет служебного соответствия…
– Запрос! С высочайшей подписью! Иначе…
– Ты у меня в гадалки пойдешь! На базар! Я тебе ручку позолочу, безрукой…
Председатель утер пот, градом катившийся по щекам, сделал вид, будто лишь сейчас заметил присутствие гроссмейстера Эфраима, и тоном, шершавым, как наждак, добавил: