Они сидели во вторник в кабинете Барнарда в комплексе БАРДА в пригороде Вашингтона.
— Благодарю, ничего не нужно.
Мужчины расположились напротив друг друга по обе стороны кофейного столика. Барнард принес чашку кофе.
— Спасибо, что нашел возможность так быстро откликнуться на мое приглашение.
— Когда звонит директор БАРДА, я стараюсь реагировать быстро. Особенно когда дело касается Халли.
— Я хотел бы встретиться с тобой по более радостному поводу. Последняя наша встреча была… — Барнард покачал головой, затрудняясь подобрать подходящее слово.
— …чертовски пугающей, — подсказал Бауман.
— Да уж.
А ведь именно в БАРДА и благодаря Дону Барнарду Бауман впервые встретился с Халли Лиленд в начале прошлого года. Барнард тогда пригласил команду ученых для обследования одной из самых глубоких в мире пещер с целью поиска естественного антибиотика, способного предотвратить пандемию. Он не считал нужным скрывать тот факт, что для людей, задействованных в предстоящем обследовании, дело может кончиться смертью. Когда неудобное молчание слишком затянулось — на том совещании собрались ученые, а не спецназовцы ВМС США, — Халли твердой походкой вышла вперед и во всеуслышание заявила, что подобного случая ждала всю жизнь, ведь миллионы жизней могут быть спасены. Остальные присутствующие могут не спускаться в пещеру, но ее от этого шага не удержит никакая сила. Она, если потребуется, спустится туда и одна. Каждый волен сделать выбор. Дело кончилось тем, что все согласились спуститься в пещеру, а Бауман никогда не забывал, как сильно Халли воодушевила всю ученую братию.
Немногие из мужчин могли сравниться с Доном Барнардом по габаритам, но Бауман был одним из них — шесть футов, четыре дюйма роста и двести тридцать фунтов твердокаменных мышц. Прирожденный атлет, широкоплечий и со строго очерченной талией, чисто выбритый, с коротко стриженными волосами. Его нос свидетельствовал о том, что многие конфликты Уил разрешал отнюдь не разговорами. Тонкий розовый шрам рассекал правую бровь на две примерно равные части. Сухощавое лицо Уила с резкими скулами и заостренными чертами вряд ли можно было назвать симпатичным, но оно удивительным образом притягивало взгляды, которые подолгу на нем задерживались.
Бауман то ли работал, то ли был прикреплен — Барнард все еще не мог подобрать подходящее слово, определявшее принадлежность и обязанности Баумана… В общем, этот человек принимал участие в деятельности какой-то темной структуры, неразличимой в глубинах лабиринта государственных спецслужб. Бауман по собственной воле никогда не рассказывал о своих делах, а Барнард не вытягивал из него подробности. Он лишь подозревал, что Бауман участвует в каких-то тайных силовых спецоперациях. Халли говорила ему, что Уил имеет ученую степень в какой-то редкой и узкоспециализированной инженерной дисциплине.
— У тебя нет вестей от Халли? — спросил Барнард.
— Нет, — ответил Бауман. — А у тебя?
Уил редко улыбался и почти никогда не хмурился. Если бы от Барнарда потребовали охарактеризовать этого человека одним словом, он, наверное, сказал бы — сосредоточенный.
— Нет.
— Неужели? Я был уверен, что она выйдет с тобой на контакт.
— А я был уверен в том же относительно тебя, — развел руками Барнард.
— Это совсем не похоже на Халли. А ты не в курсе, она добралась до полюса?
— Даже этого я не знаю. Я получил от нее электронное письмо из «Мак-Мёрдо» в воскресенье, и с тех пор никаких вестей.
— А я послал ей электронное письмо сегодня рано утром, но ответа еще не получил. А позвонить ей ты не пробовал? — спросил Бауман.
— Пробовал, причем неоднократно. Похоже, легче дозвониться до Луны. Все средства связи с полюсом так или иначе завязаны на спутниковые системы. Как раз сейчас фаза так называемого двухчасового окна в двадцатичетырехчасовом периоде. И существует масса факторов, которые могут закрыть эти окна: штормы, события на солнце, обрывы в электросетях.
— Она говорила, что едет на замену женщине, которая неожиданно умерла. И что она знала эту женщину — работала с ней здесь раньше.
— Да, это так.
— А в какой структуре работала эта женщина? Насколько я помню, ее фамилия — Дьюрант.
— В Национальном научном фонде, — ответил Барнард.
— А как давно она умерла?
— Точно сказать не могу. По-моему, где-то на прошлой неделе.
— И причина смерти тебе неизвестна?
— Если верить имеющимся данным, ее смерть выглядит весьма странной.
Барнард подробно рассказал о своем разговоре с Лорейн Харрис.
— Должно было состояться вскрытие, а по его результатам — подготовлен отчет, — сказал Бауман.
— Я тоже так считаю. Поэтому позвонил своему коллеге, занимающему там примерно такую же должность, как я здесь. Директору Антарктических программ. Он также не знает причин ее смерти. Я объяснил ему, чем вызван мой интерес, и попросил выяснить этот вопрос. Он отличный парень и согласен помочь. Мы договорились завтра увидеться.
— А не мог бы он прислать нам копию того, что выяснит?
Барнард усмехнулся:
— Он же бюрократ. Нормальный ответ на такой запрос будет готовиться в течение недели, а то и двух, затем он передаст его кому-либо из своих подчиненных. У бюрократов существует незыблемое правило: никогда не делать ничего слишком быстро, потому что такой же скорости от них потребуют и в следующий раз.
— Ну так что происходит сейчас?
— Это похоже на фехтование… Весело, если знаешь, каким оружием пользуешься и по каким правилам. Я особо подчеркнул, что, поскольку никто из нас не знает, что произошло, лучше всего встречаться лично. Соблюдать конфиденциальность и все такое. Медленный ответ — это одно, но отсутствие ответа — это уже нечто совсем другое.
— Ты припер его к стенке.
— Я решил, что если этот человек, не имея никакой информации, попросту морочил мне голову, то вряд ли он согласился бы встретиться лично. А так у него появится хоть какой-то, пусть небольшой, но стимул что-либо выяснить.
— Придерживайся и дальше этой тактики, и я, возможно, приглашу тебя работать в своей команде.
— Расцениваю это как комплимент. Но мое время уже прошло.
— Не нравится мне все это, — мрачно констатировал Бауман.
— Мне тоже. И все сильнее.
— Халли намерена улететь оттуда до того, как станцию закроют на зимовку, верно? — спросил Бауман.
— Да. После последнего рейса станция будет изолирована от мира на целых восемь месяцев.
— Ну а если случится что-то неожиданное и она пропустит этот рейс?
— Это будет очень долгая зима. Для всех нас.
Бауман встал:
— Спасибо, что пригласил, Дон. Я постараюсь сам найти тот отчет.