Наполовину вмороженный в лед красный «Хагглундс» провалился, судя по всему, в одну из трещин. Впрочем, он не перевернулся и теперь стоял на гусеницах, лишь слегка покосившись. Передняя часть кабины смята в лепешку.
Бейландер выругался и передал по рации приказ остановиться. Задержавшись на секунду, чтобы нацепить изготовленные по спецзаказу снегоступы из полипластика, он решил оставить двигатель работающим, затем рывком открыл дверь, спрыгнул вниз и длинными, неторопливыми шагами двинулся вперед через метровые наносы снега.
Добравшись до покореженного вездехода, он разок обошел его кругом, хмуро разглядывая останки. Какое-то темное пятно за потрескавшимся, заиндевевшим стеклом привлекло его внимание, и он наклонился поближе. Свернувшийся в клубок человек. Труп, если точнее. Если это один из американцев, то доказательство найдено. Бейландер выпрямился и заспешил к дверце кабины.
Он и так знал, что дергать за ручку — дело бесполезное, но все равно потратил несколько секунд для очистки совести. Нет, примерзла насмерть. Тогда Бейландер покрепче перехватил свой альпеншток, разбил им боковое стекло и пролез внутрь.
Человек лежал поперек кожаных сидений. Бейландер перевернул его лицом вверх. Мертвенно-бледное лицо когда-то принадлежало относительно молодому, симпатичному мужчине. С добрую минуту генерал рассматривал страшную находку, затем нагнулся поближе: а вдруг тот еще дышит? Нет, ни единого признака жизни.
Тогда он расстегнул комбинезон мертвеца и обнаружил под ним юнакомовскую униформу. «Черт возьми, это же один из наших, из той, первой группы!» Впрочем, ни документов, ни нашивок с именем на погибшем не нашлось.
Генерал попробовал прикинуть время смерти. Не так уж и давно, решил он, порядка суток, потому что кожа трупа едва-едва начинала принимать синеватый оттенок. Просто поразительно, как долго он продержался. Наверное, благодаря кабине: это она защищала инспектора от внешней среды и позволила почти что дождаться спасения. Должно быть, его последние часы были жутким калейдоскопом мерцающего сознания, бредовых видений и медленного отключения жизненно важных органов. Ох, не приведи Господь уйти таким путем…
Бейландер рассеянно снял с руки варежку и приложил два пальца к сонной артерии. К его изумлению, под кожей ощущался слабый-преслабый пульс.
На следующий день Конрад Йитс очнулся в частной палате медсанчасти станции Мак-Мердо. Долгое время он лежал просто так, не двигаясь, постепенно приходя в себя и осознавая, что ладони обмотаны бинтами, а одна рука находится на перевязи. В голове между тем грохотали барабаны. Он отыскал кнопку вызова, однако появившаяся медсестра приказала ему лежать смирно.
Конрад послушался и, глядя в потолок, принялся перебирать в памяти события предыдущего дня вплоть до середины утра. По ходу дела он набросал рисунок, удерживая ручку обеими перебинтованными руками, затем задремал снова. Когда он проснулся, рядом с койкой сидела женщина. Она улыбалась.
Конрад уставился ей в лицо:
— Ни дать ни взять старинная больница, даже сиделка имеется. — Он попытался улыбнуться в ответ, но боль оказалась слишком сильна. Голос же, напротив, по своей силе не превосходил шепот. — Ты давно здесь?
— Несколько минут, — ответила она, согревая Конрада своей улыбкой.
Впрочем, он знал, что это неправда. Еще ночью, придя в себя на несколько секунд, он заметил ее дремлющей на том же самом стуле. Помнится, в голове мелькнула мысль, что ему все это снится.
— Ты жива…
Он потянулся к ее руке, и девушка осторожно коснулась забинтованной ладони:
— И ты, Конрад…
— А остальной мир?
— Все в порядке. — У нее на щеке сверкнула слезинка. — Благодаря тебе.
— А что с Йитсом?
Она невольно напряглась.
— Думаю, уже миновал орбиту Плутона.
— Ты думаешь, его слова обо мне — бред сумасшедшего? — Конрад искательно заглянул ей в глаза.
— Не больше, чем затерянный город подо льдом.
Он помолчал.
— Как это понимать? Все же бред или правда?
— Никакого города нет, Конрад, — сказала она. — Все закончилось. Понимаешь? Точка.
— Не вполне, — возразил он. — Я совершил невероятное открытие. Вот, взгляни.
Он показал ей весьма приблизительный набросок солнечной барки.
Серена нахмурилась. Несмотря на неуклюжие линии, корабль смотрелся просто умопомрачительно.
— Не уверяй меня, что я это придумал в бреду, — сказал он.
— Конечно, нет, — кивнула девушка. — Я, кстати, такое уже встречала. Двести лет назад первоначальный проект Мемориала Вашингтона выглядел в точности как этот рисунок, включая ныне отсутствующую беседку у основания.
Конрад уставился на свой эскиз и понял, что Серена права. Тут же он решил, что надо бы вернуться в Вашингтон. Во-первых, дело о наследстве: отцовский дом и так далее, а во-вторых, следует закрыть нерешенные вопросы. Может статься, кое-что удастся найти в документах из отцовского офиса в УППОНИР…
В голове Конрада уже начал формироваться план новой поездки, однако Серене, похоже, не нравилась текущая ситуация.
— Конрад, послушай, — вкрадчиво начала она, чуть ли не подпуская соблазняющие нотки. — Ты великий археолог, но полный дилетант во всех прочих отношениях. Публиковать ты ничего не будешь. Показывать ничего не будешь. Да и нечего показывать-то. Скипетра Осириса — и того нет. Ничего нет. Единственный сувенир о нашей невероятной эскападе — египетская карта, да и та возвращается со мной в Рим, где ей самое место.
Конрад бросил взгляд на ночной столик:
— А где моя камера?
— Какая камера?
Он похолодел:
— А мы?
— А что «мы»? Что мы можем? Разве не видишь? — У нее в глазах стояла боль. — Рассказывать нечего. Доказательств нет. Город исчез. Все, что осталось, — лишь твое честное слово. Даже если будешь настаивать на своем, тебе никто не поверит, кроме кое-каких ближневосточных друзей Заваса, — и они начнут за тобой охотиться. Ты станешь жертвой собственных несусветных амбиций. Радуйся, что хоть в живых остался.
— А ты?
— Я директор Австралийского общества по сохранению Антарктики и советник при Антарктической комиссии ООН, расследующей факты нарушения экологических протоколов международной антарктической конвенции.
— Ого!
— Именно наша группа-то и нашла тебя во льдах, — продолжала Серена. — А поскольку ты единственный свидетель заявленных событий, то будет ценна любая сообщенная тобой информация. Я включу ее в свой отчет для Генеральной Ассамблеи.
— Они выбрали тебя для написания отчета? — Конраду удалось-таки рассмеяться, пусть даже еле слышно. А впрочем, конечно. Кто еще обладает таким международным реноме или страстью к защите великого девственно-белого континента?