На Английской набережной было светло и многолюдно. Слишком светло и многолюдно.
– Сверните... направо...
Никакой рациональной цели эта команда не преследовала: то ли последний всплеск активности, то ли рефлекс умирающей собаки – забиться в безлюдное темное место, а там будь что будет.
Кружилась голова, он чувствовал полное безразличие ко всему и неимоверную усталость. И еще зверский нервный голод. Казалось, что если хорошо поесть – восстановятся силы и появится шанс выбраться из этой передряги...
Машина въехала в узкую полупустую улочку, впереди светилась красная неоновая надпись: «Restaurant Barracuda». Под ней на двух цепях висел красно-белый круг с изображением стремительной хищной рыбы.
– Остановите...
С трудом разобравшись в купюрах, Макс расплатился с таксистом, выбрался из салона, толкнул угловую дверь и тяжело ввалился внутрь.
Это был уютный рыбный ресторанчик с непременными рыбацкими сетями в интерьере и чучелами летающих рыб под потолком. Изогнутые полукругом мягкие диванчики с вписанными в них столиками почти все свободны, официант в красном жилете и белой бабочке нес две большие черные чашки, доверху наполненные раскрытыми ракушками мидий. От мидий шел пар, Макс уловил распаренный запах морепродуктов, и его чуть не стошнило. Он понял, что спасение в виде плотного ужина к нему не придет, и нетвердой походкой двинулся в глубину зала.
Там за стойкой стояла молодая симпатичная женщина, над обычной выставкой бутылок висело чучело зубастой рыбины, дающей название этому заведению. Стойка приближалась, женщина посмотрела на него, приняв за подгулявшего туриста.
Лишь бы не упасть... Взять рюмку джина или виски. зайти в туалет продезинфицировать рану... Должно стать легче. А потом... Что делать потом – он решительно не знал. Пошатываясь, он подошел и тяжело облокотился локтями на стойку. Между полками с бутылками раскрылась узкая, «под старину», дверь. Из нее вышел очень похожий на кого-то веселый загорелый мужчина, приобнял барменшу, шепнул что-то ей на ухо и встретился глазами с Максом. Вдруг веселье будто вытерло мокрой губкой, лицо его напряглось, вытянулось и посерело, эта реакция явилась сигналом – мир сплющился в картонку и перевернулся, потому что перед ним стоял двойник мистера Томпсона, его отца, томящегося в лондонской особорежимной тюрьме Уормвуд-Скрабз. Но двойник не мог его узнать!
– Это ты! – хрипло сказал мужчина по-русски. – Ну давай, стреляй!
Это был не двойник. Это был его отец. Но отец не мог здесь находиться, потому что сидел в тюрьме. Значит, Макс галлюцинировал. Голова пошла кругом, окружающий мир сжался гармошкой, стойка, стены, хищная морда барракуды деформировались... Сознание уходило, Макс вцепился в реальность истощенной волей, и лишь локти, упирающиеся в твердую гладкую поверхность, удерживали его на поверхности.
– Давай, стреляй! – галлюцигенный образ отца заслонил собой ничего не понимающую, напуганную женщину и рванул на груди рубаху, так что пуговицы заскакали по стойке и раскатились по полу.
Локти Макса соскочили со стойки, он нырнул в черноту беспамятства, и только бесшумный фонтанчик взметнулся над сомкнувшимися волнами обморока. А тело упало на пол с ощутимым звуком.
* * *
Это была обычная однокомнатная квартира, обставленная скромно и без претензий, – однако в аптечке имелся широкий ассортимент лекарств, холодильник забит едой, бар – выпивкой, в шкафу тесными спрессованными рядами висела мужская и женская одежда на любую погоду. Макс достал из бара бутылку виски и пил, глядя в окно на вращающийся неоновый круг с рекламой пиццы. Мистер Томпсон возился с микроволновкой на кухне.
– Ну как, отошел? – он заглянул в комнату, тоже налил себе рюмочку, выпил, налил еще.
– Да. Я проспал больше суток, и теперь мне гораздо лучше. Я просто был выжат, как лимон. Стрессы, да и эта дурацкая рана...
Макс осторожно потрогал повязку. Теперь она была наложена по всем правилам.
– А ведь я был уверен, что ты пришел по мою душу! – Томпсон выпил вторую рюмку и налил третью, на его лице плясали красноватые отсветы мертвого неонового света. – И очень удивился, когда не нашел при тебе оружия. И только увидев в новостях твое фото – поверил, что ты здесь по другому делу...
На лестнице за дверью послышались детские голоса, топот ног. Где-то далеко, наверное, в одной из соседних квартир, зазвонил телефон. Звонок повторился пять или шесть раз, потом замолк.
– Значит, сделка, – спросил Макс, но в голосе не было вопросительной интонации. – С англичанами?
– Нет. У них тоже есть старший брат... Макс кивнул.
– А где... мама?
Он с трудом выговорил это слово. Да и мистера Томпсона, хозяина уютного рыбного ресторанчика, он тоже не воспринимал как своего отца. Хотя во время свидания в тюрьме такое восприятие появилось.
– Она вышла замуж за нашего адвоката. Еще тогда, в семьдесят четвертом. Теперь она миссис Уотерфорд, у них поместье в Уитеме. Правда, он старше ее лет на двадцать...
– А эта женщина, в ресторане, она кто?
– Луиза. Мы живем вместе. Давно.
Томпсон встал, нервно прошелся по кухне. Его щеки втянулись, вокруг глаз набежали морщинки. Максу вдруг показалось, что он вспомнил старую-старую картинку из времен своего детства. Может, это был сон? Но Макс отчетливо увидел себя маленьким, сидящим на другой кухне, залитой голубоватым утренним светом, холодильник там другой, гораздо больше, с плавными закругленными формами, и окно другое, огромное, и отец – настоящий великан – точно так же меряет шагами пол в черно-желтую клетку, щеки его втянуты, словно он пьет коктейль через соломинку, глаза озабоченно сощурены. Матери нет, что-то случилось, какая-то неприятность подступила к границам их мира, и Макса обжигает смутное чувство вины за что-то, непонятно за что.
– Значит, вы нормально устроились, – сказал Макс в пространство. Он не собирался морализировать, но фраза прозвучала как упрек.
– А ты думаешь, было бы лучше, если бы мы до сих пор сидели в тюрьме?
Макс молчал. Да вопрос и не требовал ответа.
– У матери серьезно болели глаза, пришлось долго лечиться в лучшей лондонской клинике. В тюрьме она давно бы уже ослепла. Кому бы от этого было лучше? Тебе? Мне? Центру?
– Не знаю.
На кухне микроволновка издала сигнал готовности. Но на него никто не обратил внимания.
– У нас не было выхода, – тихо проговорил Томпсон. – Возможно, ты этого сейчас не понимаешь, ты думаешь о долге, преданности делу, верности Центру. Это главное, да? А легенда так, ширма, способ обеспечить выполнение задания? Так ведь учат в разведшколе?
Он тяжело вздохнул.
– Но это неправда. У человека только одна жизнь, нельзя вначале жить для маскировки, а когда-то потом – для себя! Легенда и стала нашей жизнью, мы превратились в англичан: две машины, хорошая квартира, мать одевалась в дорогих магазинах, покупала украшения, полюбила камни: топазы, аметисты... Только настоящие британцы с грудным молоком впитывают четкие представления: это допустимо, а это – ни под каким видом... У нас по-другому: есть возможности – можно все! А задание требовало любых жертв... Как, ты думаешь, мы заполучили Бена? Так что с матерью у нас были проблемы...