Но для передачи о фарфоре и связанной с ним истории этого было, надо полагать, мало. Так что Анастасия последние две недели провела между Интернетом, библиотеками и музеями. Да выработанная еще во времена, когда работала, обязательность по прикрытию всех возможных «дырок» заставила ее поговорить с некоторыми настоящими специалистами. Имя Серебрякова, ощутила она с гордостью, производило на них впечатление. Вот только к гордости примешивалась и горечь…
Передачу снимали долго. То не так садились. То далеко был гид с текстом для ведущего. И тот, известный Дмитрий Сахаров, все шипел на ассистентов, чтобы подвинули ближе. А они шипели в ответ, что тогда он может попасть в кадр. То микрофон на Насте задевал за воротник платья, или наоборот — воротник его задевал, она так и не поняла. Возникал посторонний шум, и ее слова пришлось перезаписывать.
От всей этой суеты ее подмышкам сильно захотелось вспотеть. Но она усилием воли — господи, и тут Антоновы уроки помогли! — пресекла это поползновение. А потом волнение как-то схлынуло. Сахаров задавал такие точные вопросы, что она постепенно разговорилась. Забыла о студии, о том, что идет съемка, начала живо и образно рассказывать про историю фарфора, про предназначение тех или иных предметов, про связанные уже с ними истории: короли и князья, основные на первых порах заказчики посуды из ценной глины, были подчас большими затейниками…
Сэнди позвонила ей на следующее утро, издавая в телефон восторженный писк:
— Ты ужасно там всем понравилась, Настька! Такая, говорят, знающая, прекрасно держится, красивая! Очень понравился твой рассказ! Говорят, многих вещей не слышали до тебя. Про Людовика, говорят, когда рассказывала, лежали все, два раза кусок пересматривали! В общем, хотят с тобой делать отдельный цикл. Уже название примерное придумали: «История посуды для домохозяек»… И не кривись, не кривись, я знаю, что ты кривишься. Можешь свое придумать. В общем, вот тебе телефон, звони шефу, договаривайся насчет дальнейшего! А я тебя поздравляю! Нет, стой! Лучше он тебе позвонит. Знаю я тебя, сейчас зароешься в свои страхи и сомнения… В общем, жди, целую!
И в трубке раздались короткие гудки…
* * *
— Антон, простите, что беспокою… Так получилось, что вы для меня не только врачом стали, но и необходимым советчиком… Ничего, что я беспокою? — всполошившись, прервала она себя.
Да беспокой, девочка! Я только рад, что ты оживаешь. Что тебе все меньше нужно психотерапии, а все больше — просто дружеской помощи!
— Антон, я вот о чем хотела с вами посоветоваться. Я тут начала немного подрабатывать на телевидении…
— Замечательные передачи, с удовольствием смотрю!
— Да… Спасибо…
Так вот. Есть идея сделать программу про императорский русский фарфор. А он в основном в Эрмитаже. В Ленинграде. То есть дня на два-три минимум мне надо туда отъехать. А я боюсь Максимку одного оставить. Конечно, няня есть. И горничная, если что, поможет. Вы же знаете, Витя им продолжает платить… Но все же… И с собой его брать неудобно. Целая группа едет. Да и маленький он еще. Вот я и хотела спросить: могу ли я попросить Витю побыть эти дни с сыном? Не повредит ли это?
Я задумался. Точнее, сделал вид, что задумался. На самом деле все шло еще лучше, чем я рассчитывал. Серебрякову очень надо было бы появиться в родном доме! Это должно было оказать мощное ностальгирующее воздействие. А уж связать его с подрастающим сыном, с необходимостью побыть со своим ребенком, да еще… Да еще появиться в доме не понурым побежденным, чего ему никогда не позволила бы гордость, а почти что избавителем, устранителем проблемы!
Нет, это было очень хорошо! Что-то подобное я планировал предложить Анастасии попозже. Но тут случай, можно сказать, сам бежит в руки. Помогает отечественной медицине.
— Настя, — бодро сказал я, «подумав». — Мне кажется, это необходимо сделать. Даже если бы у нас с вами не велась определенная работа, то для такого случая помощь отца всегда необходима. А тут вы ему даете не просто уважительную причину хотя бы на время вернуться домой. Насколько я в курсе дела, он уже относительно долгое время не встречался со своей… подругой. Возможно, дела, возможно, другие какие-то, более благоприятные для нас, причины. В любом случае всем нам будет весьма полезно, если он проведет дома несколько дней. Тем более со своим — с вашим общим! — сыном. Так что звоните ему смело, не бойтесь.
— А… — Она сухо сглотнула. — А встретиться с ним нужно? Передать Максимку с рук на руки?
Я пожал плечами:
— Почему бы и нет? Только, думаю, он еще не готов. Наверняка сделает как-то так, чтобы «не успеть» с вами встретиться. Но это ничего! А вот если бы вы сумели так вернуться, чтобы застать его в доме…
* * *
— Витя, здравствуй!
— Привет! — после паузы глухо бухнуло в трубке.
Настя внутренне подобралась.
— Прости, что беспокою, — ах, как хотелось спросить: «Ты не один?» — У меня к тебе просьба… очень большая.
Легкая пауза на том конце телефонной линии.
— Слушаю тебя… — да что он, прямо Штирлиц при разговоре с Кэт при Мюллере!
На мгновение вспыхнувшая злость помогла справиться с волнением.
— Витя, не мог бы ты пару-тройку дней провести у нас в доме? — Черт, как бы намеком не прозвучало! — Понимаешь, у меня командировка в Петербург, которая мне необходима. Не мог бы ты… Ну, на это время посмотреть за нашим Максимкой? Нянечка, конечно, будет, но… Я все же беспокоюсь. Родительский глаз нужен, сам понимаешь…
* * *
После работы Виктор сразу уехал к себе на Чистые пруды. Нашел там местечко на скамейке и долго сидел, не обращая внимания на разноцветную и голосистую толпу, что мельтешила вокруг. Смотрел на воду, зеленую, стоячую. Отключил оба мобильника.
Отчего-то вспоминал, как они мальчишками у себя в поселке подкладывали под колеса тепловозов и дрезин гвозди, что воровали со стройки в черепановском дворе. Как однажды маленький маневровый паровозик остановился, и помощник машиниста погнался за ними. Или обозначил погоню — Виктор уж взрослым понял, что не за колеса железные он боялся. И не мальчишек наказать хотел. Он их на будущее пугал, чтобы от опасности подальше держались. Чтобы под другой поезд не попали…
Интересно, где сейчас Черепанов? Где Стасик Ковалевский, где Коржаневич… как его звали, забыл. Где этот Арбузов, над которым смеялся весь класс, когда он моргал, — потому что кто-то пустил идею, что Арбуз моргает, когда врет… а моргал тот почти всегда. Такой уж, видно, был организм у парня. Что-то нервное, видать.
Теперь он всех своих школьных приятелей растерял. Зато вот смог обосноваться в центре самой Москвы! Мать счастлива была бы. Жаль, не дожила…
Бешеных денег стоило! Тогда — бешеных! Хотя это не было чистой покупкой, а пришлось сотворить длинную, густо оплачиваемую цепочку обменов.
А потом он привел сюда Анастасию… Настю. А теперь вот как-то без нее.