– Спрячь шаблю, пан сотник!
Зарычал Логин, но снова стерпел. Понял вдруг – неспроста Юдка такие советы дает. И вправду – туман словно густеть начал. Густеть, дышать гарью, рассыпаться колючими искрами…
– Хлопцы! Прячь шабли, фитили гаси! Да скорее, богу в душу! Шибче!
Еле успел. Полыхнула «ордынка» красным огнем, дохнула жаром. Думал – задымятся ножны, ан нет – холодны остались.
– Юдка, чортов ты сын! Чего ж это такое?
– Огонь, пане сотник. Пока еще – только огонь. Можно ехать.
Твердо ответил Иегуда бен-Иосиф, но тревога плескалась в его голосе. Уже не на дне – под самый венчик подступила.
Сзади завопили – чья-то шабля, горя белым жаром, нырнула под конские копыта. Не упала – сгинула, словно сквозь землю провалилась.
Сквозь землю?
Только сейчас сообразил сотник, что давно уже не слышит стука копыт. Ни стука, ни скрипа, ни шелеста.
У-у, вражья сила!
Отдернул сотник Логин пальцы от крыжа – от греха подальше, сплюнул – и понял вдруг, что бой этот уже почти что проигран. Просто задумано! Вначале – под клятую шибеницу пропустить, преграды не чиня, после – туманом окутать, чтоб с дороги сбить да уверенности убавить, потом – зборю верную огнем зажечь.
А после? Кто Яринке поможет, кто ее из бездны неведомой вызволит?
И кто простит его, сотника валковского, за то, что лучших хлопцев не пожалел?! Эхма, не простят!
Дернул головой пан Логин, вправо косясь. Сгинула усмешка с лица верного есаула. Не иначе – понял. Эх, Ондрий, Ондрий Микитич, завел я тебя, товарищ войсковый! В самое пекло завел!
…И впрямь – пекло. Огонь – слева, справа, сверху. И под конскими копытами, и сзади. В горле сухо, горько, от конских ноздрей пар идет.
Влево поглядел пан Логин – и худо ему стало от взгляда темных глаз Иегуды бен-Иосифа.
– Огонь, значит? А что за огнем, пан Юдка?
Сам не заметил, как христопродавца-жида «паном» величать стал. Добро еще, не «мостивым»!
Дрогнула рыжая борода, дернулись уголки сухих губ.
– Пока огонь – проскочить должны. А не проскочим – то сам увидишь. Вэй, да не только увидишь!
Помянул чорта сотник, хоть и не ко времени, и ни к месту.
– Увижу? А ты, бесова душа, или три шкуры надел?
Так не понял пан Логин – чей смех слышит. То ли Юдки-колдуна, то ли из самого пекла эхом-луной принесло?
– Что черкасская паля, что Самаэлево пламя! Или не ведаешь, глупый гой, чем жизнь кончается?
Перекреститься? «Отче наш» прочесть? Не время, эх, не время!..
…А пламя густело, розовые сполохи подернулись алым отсветом, кони, сбившись с ноги, перешли на шаг…
– Пане сотнику! Пане сотнику! То делать чего? Не пускает, анчихристова поросль!
Крик Свербигуза донесся еле слышно, словно унесло отважного черкаса за целую милю. Или вправду – унесло? Оглядываться сотник не стал – не до того. И верно – будто в очерет густой попали. Кони еле идут, что-то твердое за руку цепляет. Близко – а не ухватишь. И огонь – не огонь уже вовсе. Словно кисель клюквенный!
Жид! Чего молчишь, клятый жид?
– То не фортуна нам, пане Логин. Коли верите в своего бен-Пандиру – молитесь! Вэй, самое время!
Не смеялся Иегуда бен-Иосиф. Не горевал. Просто сказал – словно крышку домовины захлопнул.
Намертво.
– Пан сотник! Пан Логин! Да чего это? Чего делать-то?
Оглянулся Логин – никого не видать. Затянуло, залило киселем розовым, крики – словно шепот…
Хлопцы, хлопцы!
Втянул голову сотник в широкие плечи. Глупую голову, себя и черкасов верных сгубившую. И тела их, и души. Эх, дурень он, Логин, старый дурень! Одно осталось – как в пекло провалиться, самому себе кару выбрать – и чтоб пострашнее, в самой гуще адовой!
Отче наш, иже еси…
Отче наш, иже…
Тьфу, пропасть, забыл!
Шма Исраэль! Адонаи элегейну, Адонаи хап… Слушай, Израиль! Б-г наш, Б-г сильный…
Нет, поздно! Поздно!
Здесь уже нельзя молиться! Запечатаны уста, и крепка та печать, ибо наложена она от Его имени. Молиться надо было раньше, глупый жид! Раньше – когда этих гоев в Ворота вел! А ведь знал! Все знал – с того самого мига, как Досмотр голос подал! Дружина Самаэлева, Малахи Защиты – в клубящемся пламени, в огненных латах! Не пропустят, не пощадят!
Малахи Защиты! Что перед ними силы всех Сосудов? Пыль! Просто пыль под ногами!
Я видел их. Видел – и все равно повел – прямо в Шеол, в безвидность, в Левиафанову бездну! Сперва – туман, затем пламя, а после – грязная жижа, твердеющая, словно диамант.
И все!
Навсегда!
Я знал, что так будет. Смерть, Двойник и Пленник встретились.
Знал – но только не думал о таком.
Дорого вам обойдется Иегуда бен-Иосиф, маленький сопливый мальчишка из распятой Умани! Горе тебе, проклятый Вавилон!
Горе!
…И воззвал Самсон к Г-ду и сказал: Святой благословен Ты! вспомни меня и укрепи меня только теперь, о Б-же! чтобы мне в один раз отмстить филистимлянам за два глаза мои. И сдвинул Самсон с места два средних столба, на которых утвержден был дом. И сказал Самсон: умри, душа моя, с филистимлянами!..
Умри, душа!
Умри с филистимлянами!
Умри!
Чтобы никто, никогда!..
…И была молния темной, и треснула диамантовая твердь, разлетаясь в прах, и стали кости мои водой, и дрогнуло сердце мое пред страшной яростью Того, Кто пришел сюда в небесном огне…
…Когда же грохнуло, ударило сотней гармат и голубое пламя весело засияло сквозь проклятый розовый камень, понял он – зря глумился клятый жид над Сыном Божьим. Есть бог на свете! Есть! Не забыл он о славных хлопцах, о черкасах гетьманских!
– Нумо, панове-молодцы! Живы?
– Живы, батьку! Живы! Хвала Матинке-Богородице!
Справа – Ондрий Шмалько, друзяка старый, сзади – Свербигуз, удалая башка…
– Живы, пане сотник! От, химерия, не пили ж вроде!
– И мы живы, пане Логин! И я, и Мыкола, и Петро!
А вот и Нагнибеда! И Хведир Еноха!
Рука клала крест твердо, словно гвозди вбивала. А голубой свет становился все сильнее, рушилась розовая твердь, вновь становясь огнем, уходя куда-то вверх…
«Ордынка» вылетела из ножен. На верном клинке засветилось пламя – голубое, веселое.