– Так нет же его, пане сотник! Нигде нет!
– Что-о-о-о?!
Я не выдержал – улыбнулся. Вэй, сотник, плохая привычка – смотреть только вперед!..
…Впрочем, и я бы не увидел. Не увидел – если бы вовремя не прогнал Тени. Черное пятно, жалкие букашки, пытающиеся пробиться через их строй.
– Гей, панове! А ну, найдите кого из Енох! С ними он был!
– Пан Мыкола! Пан Мыкола! Да где же он?
– Петро! Чорт тебя забирай! Петро!
– Хведир! Пане бурсаче!
…И когда ихстрой распался, прыснули жалкие букашки во все стороны. Резво бежали – как тараканы от огня!
– Пане сотник! Нема Енох! Ни Мыколы, ни Петра, ни пана бурсака! И чортопхайки нема – которая с гарматой!..
С тебя бы парсуну рисовать, пан есаул! Хорошо глазами лупаешь!
Пока бегали, пока кричали да черкасов по их глупым головам пересчитывали, я понял, что действительно пришел в себя. Настолько, что уже начал примериваться к брошенным в переполохе коням. Вот тот, вороной, с пистолями у седла. Или тот, в яблоках! Взлететь в седло, каблуком – в горячий, пахнущий потом бок!..
Я прикрыл глаза и вновь, в который раз, прогнал Тени.
Некуда!
Некуда бежать тебе, Юдка! И не потому, что нагнать могут!..
На этот раз подступали целой толпой. Медленно, скалясь, словно голодные псы. Шабли – в руках, в глазах – ненависть.
Ненависть – и страх.
А ведь они еще ничего не видели!
– А ну говори, потрох сучий, чаклун поганый, куда хлопцев девал?
Вэй, не то спрашиваете, добрые люди!
– Пане сотник! Пане сотник! Дозволь жида вщерть порубать! На клочья его, поганца! Конями разорвать!
…Рычали, хрипели, кривили рожи.
Смешно?
Да, пожалуй.
– Ух, морда собачья! Еще улыбается! Да чего мы ждем, панове?!
…Ну точно как те черкасы-разбойники, что в давние годы решили московского царя извести. Под самую Кострому забрались – да наткнулись на такого же, как я. Завел он их в самую волчью чащу…
Вот удивлялись, наверное!
– А ну, погодь! Погодь, говорю!
Так-так, а пан Логин, кажется, что-то начал понимать! Или просто – почуял. Не зря же его сотником поставили!
– Вот чего! Ты, пан есаул, хлопцев возьми да назад проедь, сколько надо. Может, отстали Енохи? А ты, жиду, со мной говорить будешь!
* * *
Вода в ручье оказалась чистой – но горьковатой. Или это мне просто почудилось?
– Так что садись, пан Юдка! Садись – да рассказывай, все как есть!
Ага, уже «пан»! Того и гляди, скоро в пояс кланяться начнут!
Я присел на большой плоский камень и поглядел в небо. То есть в то, что здесь казалось небом. Для всех них оно серое…
– Вот чего, жиду! Или не обещал ты нас всех за свой клятый Рубеж переправить? Или не за то тебя с пали стащили?
– А потому поклялся ты своим разбойникам, что снесешь мне башку сразу же за Рубежом? – не выдержал я. – Думаешь, не знаю?
Смутился? Ну, не то чтобы смутился…
– К тому же через Рубеж я вас переправил. Или пан сотник считает, что мы в горах Таврийских? А за пана Рио да за головорезов твоих я не в ответе. Рядом мы ехали – сам же видел!
– Врешь!
Темная от крови дурной лысина была, а теперь и вовсе – аж черной сделалась.
– Врешь, клятый жидовин! Чую – врешь! Как ехали – сперва ты, пан Юдка, спокоен был. Позавидовал я тебе даже, заризяке! Потом, как камень этот поганый сыпаться начал, ты, вражий сын, словно ополоумел. А теперь – зубы скалишь! Все ты знаешь, все! А ну, говори!
Напомнить бы этому гою, что все знает лишь Святой, благословен Он!
Я взглянул ему в глаза – безумные, полные мути. Так смотрит разъяренный буйвол.
– Говори! Куда братов Енох девал, сучий ты сын?
– Девал? – поразился я. – Или пан сотник не слышал? Сами поехали. Направо. Дорогу спросили – им и сказали!
…А неглуп пан бурсак, неглуп! Что-то понял – и не захотел бараном за паном Логином ехать. А может, и глуп – дурнее горшка в печи. Мало ли кто его с братьями да с паном Рио направо позвал? Поди, уже камнем стали!
– Хм-м… – сотник потер подбородок, нахмурился. – Как спрашивали – слыхал. И как отвечали – тоже. Да только кто? А ну, говори, а то, клянусь Матинкой-Заступницей, развалю тебя шаблей от кипы твоей жидовской до срамного места!
Кто? Самому бы знать!
Я вновь поглядел на то серое, что здесь было небом. А почему бы и нет? Наверное, тому москалю, что черкасов в глушь зимнюю завел, тоже выговориться хотелось!
– Сперва пан Загаржецкий должен что-то увидеть.
Я закрыл глаза. Прочь Тени!
Прочь!
Теперь – Имя Голодных Глаз. Может не получиться, может не хватить сразу на меня и на этого гоя…
Имя!
Белый огонь – дальний отсвет пламени Эйн-Соф.
Пора!
Медленно, осторожно я прикоснулся к его плечу…
– Матинка божа! Да чего ж это?.. Христос-Богородица!
Увидел! Увидел то же, что и я, – Истину.
…Ни скал, ни сосен, ни серого – черная тьма, холодная, бездонная. А посреди нее – тонкая, словно нить, дорога…
– Убери! Руку убери, клятый колдун! Чтоб тебя!..
Но я не спешил отпускать пана сотника. Ему нужен ответ?
Вот он – ответ!
* * *
– Выпьешь, пан Юдка?
– Выпью.
В его филижанке была не сивуха – настоящая вудка. Такую только в погребах пана Мацапуры сыщешь.
Вэй! И где те погреба? И где тот пан?
Пан сотник валковский больше не спешил с расспросами. Сидел, головой лобастой мотал. Я не торопил. Уж кому незачем спешить, так это мне. На палю да под шабли всегда успею!
– То… То не ад, как думаешь, жиду?
– Не ад, – вздохнул я. – Шеола, говорят, и нет вовсе. Это не ад, не земля. И не небо. А вот что – сам точно не знаю.
– Завел ты нас, вражий сын!
Я и отвечать не стал. Завел, конечно. Да не туда, куда хотел.
– И рубить тебя вроде как поздно… И Яринку теперь не выручишь.
Голова опустилась вниз, крепкие ручищи повисли, словно кость из рукавов жупана выдернули. Скис, черкас гетьманский! Или нет?