Роза пожала плечами.
– Как он?
– Мы сегодня еще не заходили. Ждали тебя.
– Вот как…
– Ты в порядке?
– Да. Определенно в порядке.
– Тогда пойдем. Наверняка отец заждался.
В вестибюле догадалась спросить об Ингрид:
– Надеюсь, сейчас она не у него?
– Вряд ли, – ответила Йеннифер. – Никто о ней так и не слышал ничего. Выходит, ты была права, смылась куда-то.
– Могла бы и предупредить! – Юлия вытерла глаза. Ненакрашенные, что случалось редко.
– Точно, – поддержала Йеннифер. – Ну какая эгоистка, взяла и свалила.
– Если только она действительно свалила…
– Свалила, конечно! Вполне в ее духе. Что с ней еще могло статься?
Они шли по длинному коридору. Шорох одежды. Все двери приоткрыты. Когда проходили мимо поста медсестер, их окликнули. Девушки остановились. Молоденькая хрупкая медсестра спешила к ним по сияющему чистотой полу. Ноги в пластиковых шлепанцах, неудобные, наверное.
– Привет, мы перевели вашего отца, – сообщила она. – Теперь он в одиннадцатой палате.
– Но почему? – удивилась Йеннифер.
– Ему теперь нужна отдельная палата. Так удобней.
– Как его состояние? – раздался приглушенный голос Юлии.
Медсестра приобняла ее. Выглядело это странно. Медсестра была на голову ниже Юлии.
– Он очень беспокоится. Вам так и не удалось связаться с Ингрид?
– Мы считаем, что она уехала, – ответила Юлия.
– Уехала?
Юлия пожала плечами:
– Да. Но зато здесь Роза, его бывшая жена. Папа говорил, что хочет с ней повидаться. Очень хочет.
Медсестра смерила Розу взглядом. Беспокойным взглядом. Протянула руку:
– Меня зовут Линда.
– Роза Брун.
– Доктор Стенстрём считает, что Титуса нужно выписать. Так принято. Когда уже не… Но в хосписе сейчас нет мест. А домашний уход… Мы так и не смогли согласовать все с Ингрид. Зато сейчас он в отдельной палате. Дальше по коридору.
Прежде всего она ощутила запах. Густой, будто от гниющих яблок, смешанный с запахом ацетона. Титус лежал лицом к двери. Рядом стойка с капельницей. Роза с трудом узнала его.
Дочери уже суетились.
– Папа, это мы, как ты себя чувствуешь?
Он не смотрел на них. Только на нее. Глаза совсем запали, провалились. Лицо скукоженное, как и сам. Кожа туго обтягивает скулы.
Юлия обернулась к ней – Смотри, папа, мы привели Розу. Ты ведь так хотел повидать ее.
В груди у больного заклокотала мокрота.
– Роза… спасибо… что пришла…
Шагнула к кровати. Кто-то пододвинул стул. Опустилась. Его рука, худая, старая, потянулась к ее ладони. Пальцы горячие, у него явный жар.
– Да, пришла, – ответила она.
По телу его прокатилась судорога.
– Так рад тебе!
Ее раздражал спертый воздух. Старалась дышать ртом. Слегка стиснула его пальцы. Все молчали. Девочки стояли, отвернувшись к окну. Плечи вздрагивали.
Она перевела взгляд на капельницу.
– Как твои дела?
Качнул головой, поморгал.
– Болею вот.
– Да…
– Конец пути. – Он попытался улыбнуться.
– Не надо так говорить.
Нахмурился.
– Не лги! Я знаю. Это конец. Моего пути конец.
Юлия обернулась. По щекам бежали слезы.
– Нет! Не конец, а перекресток! Я знаю! Я чувствую это! – Юлия стукнула кулачком в грудь.
– Девочка моя…
Девушка смяла бумажный платок, мокрый насквозь, отвернулась. Сестра обняла ее. Принялась утешать.
– Роза… – прошептал Титус.
Она рассматривала трубку от капельницы. На тумбочке стоял грязный стакан с отваром шиповника, бумажные тарелки, две цветные пластиковые чашки для лекарств. Рядом его часы. С которыми он никогда не расставался. Носил на правой руке, а она его вечно дразнила из-за этого.
– Роза… – вновь прошептал он, – я только хотел… увидеть тебя…
– Я здесь.
– Услышать…
– Ты успокойся, все хорошо.
Она не знала, что сказать. Вспомнилась фраза из американских фильмов: it’s okay, honey, it’s okay [23] .
Почему в шведском нет столь универсальных фраз? Столь обтекаемых?
Свел брови – поредевшие, выцветшие.
– Услышать…
– Что услышать?
– Что не держишь на меня зла.
– Я не держу зла. Что было, то было. Все прошло. И забыто.
Лицо его обмякло. Он закрыл глаза. Она видела, как под тонкой кожей век двигаются глазные яблоки. Девушки развернулись. Стояли в обнимку, смотрели на них, лица мокрые от слез.
Казалось, Титус заснул. Но вдруг открыл глаза. Скрюченные пальцы потянулись к ней.
– А Томас? Твой сын…
– Да-да, Томас, – оживилась она. – Он в Таиланде. Живет в маленькой деревушке со странным названием, я его вечно забываю. Получила вчера от него открытку.
– Вот черт! – вскрикнула Юлия. – У тебя же был день рождения! У тебя и у Томаса. Черт, а мы забыли… Черт, черт, черт! Но все равно поздравляю!
Роза отмахнулась:
– Оставь. Мы давно уже не празднуем дни рождения.
Она-то всегда помнила о днях рождения девушек, отправляла им небольшие подарки. Даже после того, как расстались.
Юлия дернула сестру:
– Боже, какие мы! У них же день рождения в один день, у Розы и у Томаса. А мы забыли! Боже, как стыдно!
– Да хватит вам, – дружелюбно сказала Роза. – У вас сейчас полно забот, не до банальностей.
Перевела взгляд на Титуса. Губы у него потрескавшиеся. Он скривил рот, пытаясь что-то произнести.
Поняв, что Роза не слышит, потянул ее к себе. Прошептал:
– Ингрид…
Роза вырвалась.
– Ингрид!
– О чем ты? При чем тут Ингрид?
– Ингрид… исчезла…
– Девочки что-то говорили. Исчезла?
– Я попросил ее… съездить к тебе… Отправил… а теперь…
– Все верно. Действительно заезжала ко мне. В понедельник.
– Да, в понедельник. А какой сейчас день?