Шюман попытался сохранить бесстрастное выражение лица.
— Его в этом обвиняли? Когда?
— Восемнадцать лет назад. И двадцать лет назад.
— Ты говоришь «обвиняли». Он был признан виновным?
— Нет, и это тоже очень интересная история. Каждый раз его оправдывали.
— И ты хочешь об этом написать?
— Думаю, что это будет портрет совершенно другого Давида Линдхольма.
— Эта информация получена от?..
— Я ознакомилась с материалами предварительного следствия, а также встречалась с одним из избитых Линдхольмом людей. Он сказал, что счастлив оттого, что Давид умер.
Шюман прикрыл ладонью глаза, чтобы набраться сил.
— Итак, ты хочешь, чтобы я опубликовал историю, в которой будет рассказано, что убитый герой был на самом деле головорезом на службе мафии, а основан этот рассказ будет на том факте, что его признали невиновным в превышении полномочий? Да еще двадцать лет назад.
Анника прикусила губу.
— Ты все извращаешь…
— Клевета на умершего, — сказал он. — Это серьезное преступление. Один главный редактор за такие штуки сел в тюрьму.
— Да, но…
— Меня сегодня уже один раз протащили мордой по столу. Я больше не желаю об этом слышать. Иди и ищи себе жилье.
— Да, да, — сказала Анника и торопливо вышла из кабинета.
Андерс Шюман сел на стул и обхватил лицо ладонями.
«Это не плод моего больного воображения. Работа год от года действительно становится все более грязной».
Процедура предъявления обвинения была назначена в зале особых судебных заседаний, и Нина приехала одной из первых. Она чувствовала себя неловко в полицейской форме, хотя давно уже должна была к ней привыкнуть, и особенно — в этой ситуации.
В коридоре толпились многочисленные журналисты — корреспонденты газет и радиостанций. Приехали две бригады телевизионщиков. Все они внимательно разглядывали Нину, недоумевая, вероятно, что она здесь делает.
«Гиены! Пришли урвать кусочек падали».
Отогнав непрошеную мысль, она направилась в зал суда.
Одновременно подошедший инспектор К. придержал дверь.
— Иди и сядь в первом ряду, — тихо сказал он Нине.
Она удивленно посмотрела на комиссара.
— Мы должны сидеть все вместе, отдельно от гражданских, — пояснил он.
Нина сделала, как ей велели, и села в первом ряду. Место судьи было напротив, слева прокурор, справа — защита.
Нина бывала в этом зале не один раз, выступая свидетелем во множестве подобных заседаний.
«Но такого еще не было».
Она взглянула на дверь за скамьей защиты. Она вела в зал ожидания, непосредственно связанный с тюрьмой Кронеберг «дорогой вздохов». Этим коридором заключенных приводили в секретный зал заседаний, минуя забитый народом суд.
«Ты сейчас сидишь за этой дверью. Осознаешь ли ты, что происходит?»
Зал быстро заполнялся людьми, репортерами с записывающей аппаратурой, судебными художниками с большими блокнотами. Они шумели, жестикулировали, толкались и болтали, создавая гул, похожий на рокот неиссякаемого водопада.
Нина наклонилась к инспектору К.
— Кто назначен ее государственным защитником? — шепотом спросила она.
— Матс Леннстрём, — негромко ответил К.
«Кто?»
— Кто он? В каких делах он еще участвовал?
Прежде чем К. успел ответить, дверь за судейской кафедрой открылась, судья и секретарь заняли свои места. Через секунду из зала ожидания вышел темноволосый человек в костюме, а за ним конвоир провел к скамье подсудимых Юлию.
Нина инстинктивно подалась вперед. «Господи, как ужасно она выглядит!» Волосы немытые и нечесаные, тюремная роба измята так, словно Юлия в ней спала.
Горло Нины сжалось, она громко сглотнула.
— Почему ей не предоставили другого адвоката? — спросила Нина. — Сможет ли Леннстрём справиться с таким делом?
К. жестом велел Нине замолчать.
В зал вошла прокурор Ангела Нильссон, села на свое место и оправила юбку. Она переоделась после пресс-конференции. Теперь на ней был строгий синевато-серый костюм.
Председательствующий судья ударил молоточком по столу, и в зале наступила тишина.
Нина во все глаза смотрела на Юлию.
Лицо ее немного припухло, пустые, лишенные всякого выражения глаза лихорадочно блестели. Было что-то по-детски невинное в ее спутанных волосах и тонкой шее, выглядывавшей из просторного воротника тюремной робы.
«Как же ты исхудала. Ты, наверное, ничего не ешь. Сама мысль о еде тебе противна».
Судья откашлялся и начал разъяснять формальности процедуры предъявления обвинения, перечислять участников заседания, а Нина следила за реакцией Юлии.
— Из этого ничего не выйдет, — прошептала она на ухо инспектору К.
— Если ты не замолчишь, то тебе придется покинуть зал, — прошипел К., и Нина умолкла.
Заговорила Ангела Нильссон:
— Господин председатель, я предлагаю заключить Юлию Линдхольм под стражу по подозрению в убийстве, совершенном третьего июня в Стокгольме в доме на улице Бондегатан. В обоснование своего требования я хочу заметить, что срок наказания за подобное преступление превышает два года. Кроме того, есть еще две причины для ареста подозреваемой, как о том сказано в представленных мною документах: опасность сговора и опасность того, что она совершит еще одно преступление. Я также прошу, чтобы суд наложил определенные ограничения на условия содержания Юлии Линдхольм под стражей.
Нина затаила дыхание и посмотрела на реакцию Юлии.
Реакции не было.
Судья обратился к адвокату Матсу Леннстрёму:
— Господин Леннстрём, прошу вас изложить позицию обвиняемой.
— Спасибо. Мы возражаем против требования прокурора о заключении подозреваемой под стражу. Нет никаких видимых причин подозревать…
Адвокат потерял нить и принялся лихорадочно листать документы.
Нина мысленно застонала.
— Какова позиция обвиняемой по существу обвинения? — спросил судья.
Адвокат поколебался:
— Господин судья, я бы предпочел, чтобы это дело рассматривалось в закрытом заседании. — Он выразительно посмотрел на задние ряды, заполненные публикой.
Судья повернулся к прокурору. Ангела Нильссон поерзала в кресле и окинула адвоката недобрым взглядом:
— Учитывая конфиденциальность предварительного следствия, обвинение тоже настаивает на проведении закрытого заседания.