Положив трубку, я собрала все свои бумаги и отправилась в оперативный зал.
Без четверти семь позвонили из больницы. Голова моя была под завязку забита мыслями, предположениями, рекомендациями и идеями, как распутать клубок из людей и их жизней, и, когда женщина на том конце произнесла слово «больница», я поняла, что не думала о маме с тех пор, как звонил Сэм Эверетт.
— Здравствуйте, — сказала я, ожидая, что сообщат список вещей, нужных матери: ночная рубашка, белье, носки?..
— Аннабель Хейер?
— Да, слушаю.
— Мисс Хейер, к сожалению, у меня плохие новости. Ваша мать скончалась около десяти минут назад. Мне очень жаль.
— О господи.
Я опустилась на стул, потрясенно раскрыв рот. Мне следовало быть в больнице, а не здесь.
— Спасибо, — наконец сказала я, словно она предложила мне скидку на стеклопакеты. — Что мне дальше делать?
— Вы должны приехать, как только сможете, — ответила женщина.
Кто она — медсестра? Разве она не сказала? Я даже не помнила, как начался разговор: она мне звонила или я ей?
— Возможно, стоит взять кого-нибудь с собой, чтобы он побыл рядом.
Я едва не рассмеялась. Кого я могла взять с собой? У меня никого не было. Вообще.
— Скоро приеду, — сказала я. — Еще раз спасибо.
— Хорошо, — ответила она. — До свидания.
Положив трубку, я огляделась. Я сидела в оперативном зале за свободным столом; вокруг слышались голоса, телефонные разговоры. В дверях стоял какой-то мужчина и, смеясь, говорил с кем-то невидимым. Никто не имел ни малейшего понятия о случившемся. Никто ничего не знал.
Я поднялась, но тут же снова села, почувствовав, что меня не держат ноги.
— Что с вами? — спросил из-за соседнего стола детектив-констебль.
Кажется, его звали Гэри — или нет?
— У меня мама умерла, — ответила я.
Видимо, сперва он принял мои слова за шутку или решил, будто ослышался, и улыбнулся, но тут же понял по моему лицу, что я вовсе не щучу, и тихо сказал:
— Господи. Мои соболезнования. Это ваш отец звонил?
— Нет, из больницы.
Я снова попыталась встать, и на этот раз ноги удержали меня. Пробормотав что-то про свое пальто, я коротко извинилась перед собеседниками в дверях, которые продолжали обмениваться шутками — не слишком уместными во время расследования убийства, а уж тем более в момент осознания, что семьи у тебя больше нет.
В больнице мне выдали пакет с мамиными вещами, которых оказалось немного, — я так и не успела ей ничего принести.
Женщина в униформе — медсестра, а может быть, социальный работник или еще кто-то — провела меня в комнату для прощаний. Все, кого я встречала, говорили со мной мягко и приглушенно, — видимо, их специально так учили, чтобы не спровоцировать истерику. Но, несмотря на обрушившиеся на меня события, я ощущала некое отстраненное спокойствие. Предстояло сделать немало дел, прежде чем жизнь моя войдет в прежнее русло.
Перво-наперво — увидеть маму.
Взять у кого-то формуляр — мне уже назначили встречу.
Отдать формуляр в регистрационное бюро, чтобы получить свидетельство о смерти.
Встретиться с маминым адвокатом и получить временную доверенность на ее имущество.
Убедиться, что в ее доме все в порядке.
Связаться с похоронным бюро.
Организовать похороны.
Собрать мамины вещи.
Выставить дом на продажу.
Между этими шагами вклинивались сотни других, но рядом с телом матери я могла пережить случившееся, лишь сосредоточившись на основных пунктах.
Если бы я могла с ней поговорить… Но что бы я сказала?
Я так устала, что соображала с трудом. Мысли мои путались, я пыталась ощутить хоть призрачный след маминого присутствия — так же как в минуты нужды пыталась ощутить присутствие ангелов. Мне хотелось услышать ее голос, почувствовать на плече ее руку, уловить ее дыхание или произнесенные шепотом слова любви. Я закрыла глаза, пытаясь представить маму рядом, — хотя она и так была рядом.
«Мама, — подумала я, — помоги мне. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, чего от меня ждут».
Но я ничего не чувствовала — вообще ничего. Она действительно ушла навсегда.
Я снова открыла глаза. Играла какая-то классическая, но непохожая на духовную музыка — вероятно, из двадцатки хитов поминальных мелодий «Радио-классика». Мысль об этом вызвала невольную улыбку, и я едва не рассмеялась, что было сейчас совершенно неуместно. Внезапно я поняла: прожив на свете почти сорок лет, я ни разу не видела мертвое тело, а теперь за несколько дней увидела целых два.
Я встала и в последний раз взглянула на маму, подумав, что нужно дотронуться до нее, поцеловать на прощание, сделать хоть что-то… но не могла. Оставив ее лежать под белой простыней, которая доходила до подбородка, я повернулась, вышла и плотно закрыла за собой дверь.
Я забрала у медсестры формуляр, который следовало как можно скорее отдать в регистрационное бюро.
— Могу поехать прямо сейчас, — сказала я ей.
— Сейчас там закрыто, — мягко ответила медсестра. — Думаю, придется отложить до завтра.
Первой пришла мысль о работе — но, вероятно, там понимали, что мне потребуется несколько отгулов. Следовало позвонить Биллу, выяснить, нужно ли от меня что-нибудь, — вряд ли для меня не нашлось бы занятия. Наконец началось расследование, на котором я так настаивала, — сколько у меня теперь свободного времени?
Несколько минут спустя я уже шла по коридору к главному входу и мысленно составляла список безотлагательных дел, отмечая некоторые пункты и прибавляя новые задачи.
— Аннабель!
Взглянув на заполненную народом регистратуру, я, к своему смятению, снова увидела его — Сэма Эверетта. Я не остановилась в надежде, что он тут по какому-то другому делу, а вовсе не преследует меня.
— Эй! Аннабель!
Он коснулся моего рукава, и я поняла, что больше не могу его игнорировать.
— Сэм? Еще раз здравствуйте.
Он пристально посмотрел на меня:
— С вами все в порядке?
Мое поведение, видимо, выглядело странно.
— У меня умерла мама. Я приехала забрать ее вещи.
— Мои соболезнования, — ответил он, будто чего-то подобного и ожидал. — Пойдемте выпьем чего-нибудь?
— Нет, спасибо. У меня полно дел.
— Всего лишь кофе. Прямо здесь, — сказал он, показывая на кафе, полное народу. — Прошу вас.
Проще было уступить. Я последовала за ним, все еще сжимая в руке пакет с мамиными вещами, и тупо стояла у Сэма за спиной, пока он невыносимо медленно двигал поднос к автомату с напитками, а затем к кассе.