— Да, вы правы. Все это не то. — Лев Иванович задумчиво покачал головой. — Из тех, про кого нам сегодня удалось услышать, в наибольшей степени на роль киллера-энтузиаста, скорее всего, подошел бы некто Борис Цымасов. Но он, насколько я понимаю, довольно давно и сам пропал без вести. Кстати, а у этого Бориса были враги? Такие ярые, непримиримые?
— Были, — подтвердил Андронкин и поморщился. — Характер он имел мерзкий. Кому-нибудь сделать пакость — это для него было большим удовольствием. Но самым непримиримым из тех, кто недолюбливал Бориса, был Васька Стогонов. Этот тип его, можно сказать, откровенно ненавидел. Дело тут в чем? Борька на выпускном отбил у него девчонку, с которой тот дружил уже года три, подпоил ее и у себя дома, так сказать, оприходовал. Тут же, едва натянув штаны, он выставил ее за дверь и объявил: «Ты мне больше не нужна! Иди к своему недоделку Васе!» Она даже пыталась свести счеты с жизнью. Васька тогда был в ярости. Я уверен, что если бы Цымасов не успел от него где-то спрятаться, то он бы его убил. Васька прилюдно поклялся, что все равно рано или поздно Борьку поймает и выпустит ему кишки.
— Очень интересный момент! — Гуров прищурился и смотрел куда-то в пространство. — А где они сейчас? Девочка та и Василий?
— Оля Сулимова сейчас в Хабаровске, работает там медсестрой. Васька закончил мореходку, матрос на сухогрузе. Оба, насколько я знаю, в браке не состоят. Оля уехала из Тихого уже после исчезновения Борьки. Она сказала матери, что замуж выходить не будет ни за кого и при первой же возможности примет монашеский постриг. А вот Васька уехал из Тихого за полгода то того, как исчез Цымасов. Поэтому алиби у него железное. Олю он простить так и не смог, хотя, говорят, все равно ее любит.
— На ваш взгляд, Оля не могла расквитаться с подлецом, который поступил с ней столь гнусно? — Лев Иванович откинулся на скамейке, положил ногу на ногу.
— Оля?.. — Участковый категорично помотал головой. — Нет, она вряд ли могла что-то такое отмочить, убить даже полного негодяя.
— А как вообще это стало возможным — ее измена Стогонову? — Станислав недоуменно развел руками. — Если она его любила, какого черта согласилась на интим с этим озлобленным придурком?
Участковый грустно усмехнулся, сокрушенно развел руками и заявил:
— Если чужая душа — потемки, то женская — вдвойне. А Борька, между нами говоря, весь в свою мамочку. Когда ему что надо было, он без мыла куда хочешь мог залезть. Этот гад сумел их рассорить, запудрить ей мозги, набрехал, что влюбился в нее без ума. Васька заметил их вместе и наговорил ей резкостей. Вот она назло ему с ним и пошла.
Гуров потер лоб ладонью и негромко, с сомнением в голосе отметил:
— Значит, Ольга уехала после исчезновения, но убить вряд ли могла. Может быть. Кстати, Анатолий, а ведь до нас со Станиславом Васильевичем, чтобы выяснить эти вопросы, связанные с вашими здешними ЧП, приезжали представители следственных структур. Что ж у них-то работа не заладилась?
Андронкин всем своим видом изобразил полное недоумение и сокрушенно пояснил:
— Знаете, к нам действительно один за другим приезжали двое следователей, но с обоими произошли досадные несчастные случаи.
— Как?! И с ними тоже?! — Стас озадаченно рассмеялся. — Ни хрена себе! Что же за несчастья обрушились на этих бедолаг?
— Это были сотрудники Сахалинского областного управления. Первый, капитан полиции Николенко, приехал месяца три назад. В Тихом был около недели. Весь такой закрытый, секретный, неразговорчивый. У нас его сразу же прозвали капитаном Немо. Проверяя какую-то свою версию — он их все даже от меня держал в строгом секрете! — этот Немо пришел в школу. Когда он на крыльце о чем-то разговаривал с Арсением Михайловичем, ему на голову свалился кирпич. Школа у нас — единственное трехэтажное здание. Кирпич сорвался с самого верхнего карниза, идущего вдоль кромки стены. Благо капитан был в фуражке, да и кирпич прошел немного вскользь. Николенко получил серьезное сотрясение мозга. Хотя при ином раскладе мог бы и вообще не встать.
Опера выслушали его и переглянулись.
— В чем же причина падения кирпича? Вы выясняли? — поинтересовался Гуров.
— Кладка уже старая. Я сам проверял, лазил наверх, нашел именно то место, откуда он вывалился. Специально бросить кирпич на голову капитану едва ли кто смог бы. Дверь лестницы, ведущей на крышу, была постоянно закрыта на замок. По пожарной, наружной, незамеченным наверх не забраться. Так что это чистая случайность! Кстати, этот же вывод подтвердил и оперуполномоченный областного УВД майор Литваков, который приехал после капитана. Шустрый такой мужик. За день он мог обегать весь остров. У него прозвище было майор Вихрь. Это из фильма про войну.
Лев Иванович рассмеялся, покрутил головой и спросил:
— А на этого-то что упало?
— Нет-нет! — Андронкин отрицательно помахал рукой. — На этого ничего не падало. Он сам упал, когда взбирался на сопку, чтобы оттуда осмотреть округу, прилегающую к Тихому. На камне поскользнулся и кубарем полетел вниз. Хорошо, невдалеке люди оказались. Подобрали его и бегом в местную больничку. Оказалось, перелом большеберцовой и малоберцовой костей правой ноги. Его, как и капитана Немо, санитарной авиацией с Кунашира отправили в Южно-Сахалинск.
— Выходит, это тоже чисто несчастный случай? — с нескрываемой иронией спросил Крячко.
— Да, вообще-то. А что тут еще думать? — участковый в упор посмотрел на Стаса и тягостно вздохнул. — Сам Литваков мне сказал, что у него на крутом склоне отчего-то вдруг как будто отнялась и подвернулась нога. И все! Тут поневоле приходится признать, что происшедшее, как ни верти, не тянет на чей-то злой умысел. Нет никаких реальных улик, зацепок, которые позволили бы сказать однозначно, что это дело рук конкретного негодяя. А подозрения-то к протоколу не пришьешь.
Захватив папки с документами по несчастным случаям, опера отправились в местный Дом культуры, где в должности заведующего работал самодеятельный краевед Евгений Брыгин. Это учреждение представляло собой одноэтажное здание с просторным кинозалом, уставленным рядами многосекционных скрипучих клубных скамеек еще советского производства. Вдоль края сцены, на которой шла репетиция хора, висел полуоткрытый, явно очень тяжелый бордовый занавес.
Брыгин не только заведовал данным очагом культуры. Он являлся еще и хормейстером, а заодно и аккомпаниатором. У него на груди блестел перламутром большой концертный баян. Евгений что-то строго выговаривал своим певуньям. Насколько можно было разглядеть из зала, в составе хора преобладали островитянки в возрасте от тридцати до пятидесяти.
Увидев нежданных гостей, Брыгин громко объявил:
— Перерыв!
Он снял с плеч ремни баяна, поставил инструмент на пол, спустился со сцены и направился навстречу визитерам. Евгений поздоровался с ними. Потом он указал взглядом на своих артисток в замысловатых шапочках, сверкающих стразами, и длинных расшитых платьях, стилизованных под старинные русские наряды.