— Да… Фээсбэшные и главка кремлевской охраны…
— То-то и оно…
В комнате милицейского пункта наступила томительная пауза. Одно дело отобрать у безымянного, никому не нужного и неинтересного человека двести тысяч или два миллиона, а чтоб не вякал — дать по башке и бросить в яму… Совсем другое — посягнуть на двадцать тысяч долларов. Такие деньги сиротами не бывают, за ними стоит много серьезных людей, они обязательно ищут концы и, как правило, находят. А тут еще замешаны спецслужбы…
— Какого черта вы свалились на нашу голову! — прогундосил, как бы жалуясь, тот, кого вылепили из сырого теста. — Нам неприятности ни к чему… Вы заварили кашу, а мы останемся виноватыми…
— Еще какими виноватыми, — злорадно произнес Скороходов. — Лейтенанта госбезопасности палкой по почкам буцкать, а младшего лейтенанта лапать! Убийством грозить! Да еще при выполнении специального задания!
— Откуда мы знали про задание…
— Теперь знаешь? Давай, звони! А пока воды — быстро!
Лейтенант и Марина жадно осушили по несколько стаканов. Сержанты, отойдя в сторону, озабоченно совещались. Скероходов предполагал, что оборотни в милицейской форме не захотят ввязываться в официальное разбирательство. Так и оказалось.
— Слышь, лейтенант, — мучнисто-белое лицо подобрело, может, потому, что глаза перестали излучать угрозу. Теперь перед ними был обычный служака низшего звена, старательный, хотя и недалекий. — Мы же не со зла… Тут сколько всяких негодяев шляется… Давай так — мы вас не видели, вы — нас…
— Черт с вами! — Скороходов потер гудящую спину. — Только с условием. Вы выводите нас на улицу и сажаете в такси. Да даете стольник на дорогу. Это недорого за то, что вы сделали.
— Стольник?
— Стольник?
Сержанты синхронно вытащили из карманов мятые комки купюр и старательно зашуршали мелкими бумажками.
Через час потрепанный таксомотор выплюнул странных пассажиров у дома Скороходова. Лейтенант нетерпеливо отомкнул замки, радуясь, что не потерял ключи. На столе лежала записка: «Срочно позвоните в дежурную часть или генералу Верлинову».
— Верлинов вернулся? — он растерянно вертел в руках записку, недоуменно оглядываясь на запертую дверь. Чувство долга боролось с нечеловеческой усталостью и нежеланием что-либо делать. Марина, сняв только сапоги и перепачканное глиной пальто, упала на диван и отключилась. Она выглядела непривлекательно, ощутимо пахло немытым телом. Он пожалел, что привел ее к себе.
Чувство долга победило. Но вначале лейтенант прошел в ванную, долго скреб себя жесткой мочалкой, напоследок облился холодной водой и только после этого позвонил.
— Ждите, высылаю машину, — не вдаваясь в подробности, сказал дежурный. Скороходов успел еще побриться и выпить несколько чашек чаю. А через некоторое время он показал на карте майору Васильеву место нахождения ядерного взрывного устройства и рассказал, как лучше подобраться к нему. Про свою роль во всей этой истории лейтенант умолчал.
Про ядерный ультиматум скоро узнала вся Москва. Конечно, это не следует понимать буквально: лифтерша тетя Клава, инженер Виктор Михайлович, заврайсобесом Соколова, влиятельный и богатый директор овощной базы Рубен Гургенович, ловец «горячих» сенсаций газетчик Юркий, даже крупный банкир Салманов, как и еще почти двенадцать миллионов москвичей, ни о чем не подозревали. Но про них не говорят «вся Москва», ибо не они делают погоду в столице, не они решают, каким быть завтрашнему дню, не они составляют политический бомонд, систематически попадающий в видеокамеры на многочисленных великосветских тусовках.
А тот круг сверхвлиятельных людей, который, несмотря на немногочисленность, узурпировал право считаться «всей Москвой», отреагировал на тревожную новость однозначно: начался массовый исход родственников политической элиты. Совершенно неожиданно уехали из столицы их жены, прихватив беспричинно прервавших учебный год детей. Объяснения были нейтральными, чтобы не вызвать всеобщей паники: кому-то потребовалось навестить приболевших родителей, кто-то отправился погреться в Анталью или на Канары — можно выдумать сотню безобидных причин, особенно если никто не собирается проверять их достоверность.
Сами зубры бизнеса и политики не могли покинуть свои места: гипотетическая возможность ядерной катастрофы не шла ни в какое сравнение с реальной угрозой утратить за время отсутствия реальные рычаги влияния и навсегда потерять власть. Поэтому они работали в условиях хотя и достаточно абстрактного, но все же вполне вероятного риска для жизни, за что очень уважали сами себя, куда больше, чем минер, вывинчивающий взрыватель мощного фугаса, — тому просто не приходит в голову давать оценки своим поступкам.
Собравшиеся на даче у Семена Исаевича Поплавского гордились своим героизмом достаточно сдержанно, как люди, привыкшие к опасностям. За большим круглым столом в гостиной расположились шесть человек, располагающие огромными личными состояниями, разветвленными связями в высших эшелонах власти и практически неограниченными возможностями. На столе имелся традиционный набор холодных закусок и дорогая водка, но пока к ним не притрагивались.
— В случае чего, сюда не достанет, — кинематографично улыбаясь, процедил бывший спикер верхней палаты парламента Норейко, которого среди своих называли Красавчиком. — Семен знает, где строить…
— Все знают, — махнул рукой хозяин. — Нечего сиротами прикидываться.
— Знают все, а сидят на пороховой бочке немногие, — многозначительно пожевал губами похожий на бульдога управляющий делами Администрации Президента. Несмотря на невзрачную внешность и скромную одежду, он держался очень уверенно, да и прозвище имел чрезвычайно выразительное: Кукловод. Правда, произносили его шепотом и с оглядкой.
— Мы не очень далеко от вас сидим, — обиженно пробурчал вице-премьер Шатохин. Он был очень близок к Богомазову и всегда представлял его в щекотливых ситуациях, когда «светить» главу правительства не следовало.
— Близко, далеко… Будто в этом дело! — поморщился Поплавский. — Как велики шансы, что они взорвут эту штуку?
— Горец сидит на месте, — сказал Гонтарь. — Мои разведчики наблюдают за каждым его шагом. Ведет обычный образ жизни, спокоен…
— Значит — нет?
Министр помолчал.
— Да ничего это не значит! Надо учитывать мусульманский фанатизм, особое отношение к смерти… Мало примеров по Афгану? Да и сейчас уже набралось фактов… Приходит бабушка: «Сыночки, где командир?» Комбат выходит. «Дети голодают, помогите чем можете!» Наши тащут консервы, хлеб, сгущенку, сгрудились в кучу, а тут взрыв — оказывается, бабушка динамитом была обмотана! Или пацан двенадцатилетний выскакивает из подворотни с автоматом — та-та-та! Майора — насмерть, подполковнику легкое, горло… Но тот успел положить сучонка… А через день во всех газетах снимки — русская армия убивает детей!
Гонтарь сам не заметил, как перешел на крик.