Мэгги шагнула в комнату. На стене персикового оттенка, над типично итальянской кроватью с изголовьем из причудливой вязи чугунного литья, висела картина, изображавшая вознесение Девы Марии. Широкая двуспальная кровать была застелена белоснежным покрывалом. Рядом стоял деревянный стул, обитый тканью с цветочным орнаментом. Мэгги открыла ящик комода, в котором хранила письма Феликса. Каждое такое письмо содержало множество одобрительных слов и мягких советов, и Мэгги всегда казалось, что они пропитаны виной и нежностью. Своими посланиями Росси пытался компенсировать то, что был вынужден на долгие годы оставить их одних. Обычно Мэгги приберегала письма к позднему вечеру и читала их перед сном, но на этот раз, повинуясь импульсивному порыву, села и открыла конверт. Ей на колени выпал буклет: «Куинн Мэри-2». «Самый большой, самый быстроходный из всех океанских лайнеров». Мэгги эта реклама показалась сродни рекламе «Титаника», который в свое время жестоко поплатился за свою скорость. Зачем Феликс прислал ей это?
Она открыла буклет, и у нее тотчас перехватило дыхание. На один из летних рейсов Феликс забронировал для них двухместную каюту. Пассажирами значились Хетта и Джесс Прайс – те же имена, что и в их фальшивых паспортах.
Мэгги отказывалась верить собственным глазам. Не лучше ли было начать с летнего лагеря? Или Феликсу просто не пришло это в голову? Нет, доктор Феликс Росси, привыкший в этой жизни ко всему первоклассному, заказал для чернокожей матери и ее сына семитской внешности два билета на фешенебельный лайнер «Куинн Мэри-2»! Кстати, он также заказал третью, соседнюю каюту для неназванного взрослого лица.
Океанский круиз? Неужели Феликс думает, что мир уже забыл о них? Ну зачем же напрасно рисковать? И кто этот неназванный взрослый? Явно не сам Феликс. И пусть прошло столько лет, пресса сделает единственно правильный вывод, неожиданно обнаружив в числе прожигателей жизни таких необычных путешественников – чернокожую мать с десятилетним сыном еврейской наружности.
На брошюре рукой Феликса было написано: «чтобы расширить кругозор Джесса». Заглянув в конверт, Мэгги нашла записку.
Дорогая Мэгги!
Извини, что сообщаю об этом в письме, но ты должна признать, что о Джессе во время моих приездов разговаривать с тобой было нелегко. Каждый раз, когда я поднимаю вопрос, который кажется тебе неприятным, ты начинаешь меня перебивать.
Мэгги комично закатила глаза и села на кровать.
Я очень беспокоюсь за тебя и Джесса. Он умный мальчик, но никогда не берет в руки книг и не проявляет интереса к окружающему миру, а круг его общения ограничивается тобой, Мэгги, и домоправительницей Антонеллой. Ты молодая и красивая женщина, но в твоей жизни нет никого, кроме этого мальчика. Очевидно, я в немалой степени несу за это ответственность, и, как мне кажется, настало время исправить эту ситуацию. Хочется надеяться, что круиз пойдет вам обоим на пользу. Я, конечно же, не смогу составить вам компанию, однако в качестве сюрприза отправлю с вами одного человека, вашего дорогого друга, которого вы давно не видели. Я думаю, что вы не только обдумаете мое предложение, но и примете его. Если ты, Мэгги, откажешься, то я сниму заказ, и Джесс сможет отправиться в это путешествие без тебя. Подумай о том, что ему будет полезно попутешествовать этим летом одному.
– Одному? С каким-то незнакомым человеком, которого он никогда в глаза не видел? – возмутилась вслух Мэгги. – Вы что там, с ума, что ли, сошли? – добавила она сердито и принялась читать дальше.
Также прошу тебя употребить твое влияние на Джесса, чтобы он читал книги, присланные мной, в дополнение к заданиям равви Диена; как мне кажется, они имеют достаточно малый объем. Думаю, что Джесс будет делать то, что ты ему скажешь, если ты проявишь настойчивость в этом вопросе. Боюсь, что если ты не будешь побуждать его к чтению, мне придется настоять на прежнем решении и отдать мальчика в школу.
Я питаю вечную благодарность за твою любовь к Джессу и заботу о нем, а также за твои страдания, которые ты вынесла, давая ему жизнь. Однако мне кажется, что я должен приложить все усилия к тому, чтобы ты и он жили полноценной жизнью, особенно если принять во внимание то, что Джесс – самый обычный ребенок.
С глубочайшей любовью и благодарностью,
Феликс.
Мэгги со слезами на глазах опустилась на колени перед образом возносящейся на небеса Девы Марии. Вместо того чтобы воздать ей должное за то, как хорошо она знает своего сына, Феликс отнесся к ней как к какой-нибудь богатой, но чокнутой родственнице, которую прячут с глаз подальше.
Не успела она произнести первые слова молитвы, как на пороге, сияя улыбкой, возник Джесс. Мэгги испытала ставший привычным укол вины. Ее сын не имеет ни малейшего представления о том, кто он такой.
– Извини, мама, я, наверное, помешал, – произнес он.
Мэгги встала, мысленно представив Джесса посреди океана, откуда он не сможет даже дотянуться до нее.
– Все хорошо, мой мальчик.
Убедившись, что мать не сердится, Джесс плюхнулся на ее кровать, как на батут. Мэгги невольно улыбнулась, на миг ей удалось позабыть о малоприятном письме, зажатом в руке. Джесс тем временем перекатился на живот и повернулся к статуэтке Черной Мадонны на прикроватном столике – это была копия знаменитой Богоматери Рокамадурской, созданной во Франции в XII веке. Отец Бартоло, единственный священник, которому было известно о существовании Джесса, прислал ее из Турина, пообещав, если понадобится, хранить секрет Мэгги до самой смерти. Мэгги намеревалась позвонить святому отцу, чтобы тот, когда мальчику исполнится двенадцать лет, помог ей обратить Джесса в христианскую веру. Кроме того, она намеревалась позвонить баптистскому пастору, если таковой здесь найдется. Пока же она предпочитала, чтобы ее сын вел простую жизнь, как когда-то Иисус, и узнал то, чему Спаситель научился в детстве. Письмо Феликса поставило под удар все ее планы.
Джесс мизинцем провел пальцем по короне младенца Иисуса и Богоматери и сказал:
– Я думаю, что тот маленький лебедь уже на небесах.
– Верно, Джесс, – согласилась с ним Мэгги.
Мальчик вскочил с постели и подошел к комоду, обошел рядом стоящий стул. Неторопливо отвернул крышечку ее флакона с лавандовой водой, взял в руки сережки. Мэгги всегда делала вид, будто не замечает того, как он играет с ее вещами, а Джесс притворялся, будто это совершенно пустячное дело. Однако приход сына в комнату со стенами персикового оттенка был своего рода ритуалом, который был очень дорог для них обоих.
Без нее Джесс не проживет и дня. Пока что не проживет. А Мэгги даже представить себе не может свою жизнь без сына.
Она торопливо сунула буклет и письмо Феликса в ящик комода, который намеренно осторожно вернула на место, как будто опасаясь, что от сильного толчка комод развалится. Затем достала из платяного шкафа пару крепких прогулочных туфель и соломенную шляпу.
Заметив, как мать кокетливо посмотрелась в овальное зеркало, чтобы поправить шляпку, Джесс улыбнулся и произнес: