«Гармония, – думала Римма лениво. – Между мужчиной и женщиной… Разве может быть гармония между мужчиной и женщиной? И вообще гармония? Красивый парень…»
Последнее не имело ни малейшего отношения к Керубино, чья голова лежала у нее на коленях.
– Пусть мужчина изучает «Камасутру», – начал Игорь, – а женщина изучает ее по желанию мужа. Некоторые учителя считают, что, поскольку женщины не предназначены для постижения наук, бесполезно обучать их…
– Правильно считают, – заметил Зоня, а Вовчик захихикал.
– …а потому пусть девушка в уединении занимается постижением шестидесяти четырех искусств… – Игорь сделал паузу и посмотрел на Римму.
Светка сидела, раскрыв рот и подавшись вперед, стараясь не пропустить ни слова. Зоня делал вид, что спит, и слегка посвистывал носом. Молодожены целовались. Интеллигент слушал со строгим лицом…
– Эти искусства – пение и танцы; рисование; колдовство… Приготовление ложа и плетение цветочных гирлянд, а также искусство нарядов; приготовление духов, возбуждающих напитков и ядов; чтение книг, игра в загадки и стихи, знание пьес и рассказов… обучение попугаев и скворцов разговору…
Кто-то фыркнул.
– Сведущая в искусствах женщина подчиняет своей власти супруга – пусть даже у него в гареме тысяча женщин! – Игорь говорил неторопливо, читая про себя и сразу переводя.
– Поднявшись на рассвете, исполнив омовение в водах священной реки, употребив в должной мере притирания и… – он запнулся, – …здесь сноска – индийское слово, что-то вроде ароматического средства…
– Крем для бритья! – вылез Зоня, и Вовчик снова хихикнул.
– Надев венок, натерев губы красным воском, оглядев себя в зеркале и положив в рот свежие листья бетеля, горожанин принимается за дела. – Игорь замолчал, с сомнением взглянул на группу. – Давайте, я сначала прочитаю сам, подберу самые интересные… и доступные места, и тогда соберемся еще раз.
– У нас уже не остается времени, – сказала Светка. – Завтра вечером у нас йог, послезавтра – прощальный ужин, и все. Нах хауз.
– Ладно, – смирился Игорь и перевернул страницу. – Благоразумный человек, уважаемый друзьями, искусный в науках и искусствах… обладающий мягким нравом и манерами, без труда овладеет даже недоступной женщиной…
Зоня издал полузадушенный звук.
– Женщина наслаждается… когда мужчина медлителен и ласков, и бывает недовольна, когда он быстр и жаден. – Игорь мельком взглянул на Зоню, ожидая очередной реплики. Зоня промолчал.
– Если двое еще не были близки и желают открыть друг другу свою любовь… то сделать это можно… прикоснувшись друг к другу…
Когда, обвивая мужчину, словно лиана дерево шалу, она склоняет к себе его лицо для поцелуя, чуть издавая слабое «сит»… или прильнув к нему, любовно смотрит на него – это «обвивание лианой»… – он замолчал, не поднимая глаз от книги.
– Когда, находясь на ложе, усыпанном лепестками цветов, они тесно обнимаются, сплетясь бедрами и сплетясь руками… не разнимая губ…
Голос его дрогнул, он не удержался и снова взглянул на Римму. Она, словно зачарованная, смотрела прямо ему в глаза. Было очень тихо, и шум кондиционера казался ревом сверхзвукового самолета. Лицо у Светки было такое, будто она сейчас заплачет. Молодожены целовались. Зоня спал или притворялся, что спит. Интеллигент был задумчив и строг. Шанина накрыла ладонью руку мужа…
Керубино вдруг укусил Римму чуть повыше колена. Она вскрикнула и шлепнула его рукой по лицу. Светка слабо ахнула от неожиданности. Вовчик принялся расталкивать Зоню.
– Я ухожу! – сказала Римма, спихивая Керубино на пол. Керубино лежал, не открывая глаз и разбросав руки – притворялся мертвым. Она ткнула его в бок носком сандалии. Он не пошевелился. И она пошла к выходу, переступая через тела соотечественников. У двери оглянулась и позвала: – Людмила, идешь?
На Игоря она не взглянула. Казалось, она забыла о его существовании…
И даже полная страсти, пусть она сама не предлагает себя мужчине, ибо юная девушка, сама предлагающая себя, губит свое счастье – так учат наставники.
Камасутра, гл. 29. О привлечении желанного мужа
Римма и Людмила сидели на теплом, нагретом солнцем за долгий жаркий день мраморном полу у бассейна. Была мягкая ночь, полная звона цикад и пряных запахов ночных цветов. Уличный шум едва проникал сквозь высокую живую изгородь бугенвиллей.
– Я хочу остаться здесь, – нарушила молчание Людмила.
– На ночь?
– Навсегда. У нас уже снег, слякоть, холод, а здесь вечное лето. Не хочу возвращаться!
– А я бы здесь долго не выдержала, – сказала Римма.
– Знаешь, мне кажется, что я вернулась домой. Наверное, мои предки были из Индии. Как подумаю: снова на работу, все чихают, больные, злые, начальница орет, как собака… Не хочу! – Она всхлипнула.
Римма хотела было сказать, что собаки не орут, но промолчала, сочувствуя. Сказала строго:
– Людмила, перестань! Я же прекрасно понимаю, почему у тебя такое настроение. Это не из-за начальницы, это из-за Леньки!
Воцарилось молчание. Людмила продолжала тихо всхлипывать. Потом сказала:
– Ты представляешь, он ни разу не позвонил и не написал, как уехал… уже четыре месяца.
– Подонок!
– Я знаю, – ответила Людмила, – но как вспомню… как он цветы… охапками… конфеты, шмотки всякие… колготки, представляешь? Размер знал! Он же с ума сходил! Мы могли целую ночь бродить по городу, как студенты… до самого рассвета. Костер жгли на берегу реки… И вдруг – как отрезало!
– Людмила, я уверена, он еще вернется!
– Это из-за жены… Она как пожалуется семье – их же тьма целая, братья, кузены, тетки… собираются и вправляют ему мозги. Вот он к ней и вернулся.
Людмила закрывает лицо руками.
Римма уже слышала эту историю, и не один раз, но она молчит, не перебивает, так как понимает, что Людмиле надо выговориться. И думает про себя: «Гармония? Какая, к черту, гармония! Гармония там, где нет обязательств, где свобода, а мы все повязаны друг с другом, терпим из-за детей, денег, положения…»
– Пацан недозрелый, – наконец говорит она. – Радуйся, что свалил. Мало он тебе нервов потрепал?
– Не мало, – соглашается Людмила. – Но как посмотрит бывало на меня, глаза виноватые, как у побитого щенка, Людик, лапочка моя, говорит, ну гад я, гад, сам знаю! Не могу я без тебя! Не могу! Ты ж моя единственная радость в этой жизни!
Людмила начинает рыдать. Римма оглядывается. Вокруг, к счастью, никого нет, темно, только низкие яркие звезды смотрят сверху и заливаются цикады, да еще одуряюще пахнут громадные белые цветы в саду.
– Все такие несчастные вокруг, – говорит она с досадой. – Как посмотришь, никакой любви не надо. Перестань реветь! Пожалей морду лица, с твоей кожей реветь противопоказано! Ну! Хочешь, хохму расскажу?