Нет, все-таки для меня будет лучше уехать домой. Уехать и навсегда забыть про этот город и все то, что тут со мной произошло! Снова стать Лидой, вернуться в библиотеку, жить своей, а не чужой жизнью. Но я не смогу забыть Славу…
С кем бы мне посоветоваться? Кто бы взял на себя решение всех моих проблем?
Следователь вскоре ушел, я осталась. Из размышлений меня вывела Джессика. Собачка хотела есть и уже сделала лужу в коридоре. Мне требовалось заниматься еще одним ребенком, оставшимся без мамы.
Я так устала, что собралась лечь спать в десять вечера. Я не знала, что мне готовят предстоящие дни. Предполагала, что ничего хорошего. Да и теперь мне предстояло перемещаться между двумя больницами, да еще и думать, как раздобыть деньги. То есть я уже решила как. Завтра, после того как навещу Настеньку, заеду по двум или даже трем адресам и послушаю, сколько мне предложат за машину.
Заснуть я не успела, хотя уже лежала в кровати, когда зазвонил мобильный. Опять неизвестный номер. Очередное предупреждение драгдилера? Хотя ведь могут и из больницы звонить! Из двух больниц!
– Слушаю вас, – устало сказала я, включая запись разговора.
– Это Лариса?
– Да.
– Вас беспокоит Борис Исаакович Липкин.
– Вы кто? – спросила я.
– Вы меня не знаете?!
В процессе подготовки меня к роли Ларисы ни Костя, ни его жена, ни теща этого человека не упоминали ни разу. Значит, он не входил в круг постоянного общения Ларисы.
– Нет, не знаю, – сказала я.
– Ну, тогда вы – единственный человек в нашей стране, который меня не знает. Мне раньше таких встречать не доводилось. Вы в самом деле про меня никогда не слышали?
Неужели из окружения Андрея, отца моей Настеньки?! Какой-нибудь политик, который почему-то решил меня использовать?
– Я не интересуюсь политикой, большинство людей, ею занимающихся, не узнаю, если столкнусь лицом к лицу. И не знаю их фамилий. И знать не хочу.
– Ну что же вы сразу же так плохо думаете о человеке?! Я не замаран членством ни в одной партии, даже в КПСС. Состоял только в октябрятах, пионерах и комсомольцах. Но этого было не избежать. Хотя вы, как я понимаю, те времена уже не застали. Вам повезло. Или наоборот?
– Борис Исаакович, что вам от меня нужно? Я очень устала и хочу спать. Я уже лежу.
– Вы рано ложитесь? Это плохо. И всегда так?
– Для кого плохо?
– Для дела, которым я хочу предложить вам заняться. Вы хотите получать много денег?
– Вы кто?! – заорала я.
– Продюсер певицы Сюзанны, с которой вас, как я знаю, уже не один раз спутали. Про певицу вы точно слышали. Или уже забыли?
– Откуда у вас мой телефон?
– Ну, во времена тотального Интернета достать телефон человека не так сложно. Знаете, что сейчас есть всякие базы данных, о которых в советские времена можно было только мечтать?
– Можно криминальным путем, – ответила я. Вообще, как я заметила, Борис Исаакович каждую реплику заканчивал вопросом. И их иногда набиралось несколько подряд. – Про закон о защите персональных данных когда-нибудь слышали, Борис Исаакович? – спросила я и тут же прикусила язык.
Наверное, не стоило говорить с ним так ехидно. Ведь этот человек может предложить мне работу! Или, наоборот, лучше не хвататься сразу же за любое предложение, а продать себя подороже? И что он может мне предложить?
– А какие законы у нас вообще работают? Можете с ходу перечислить работающие? И вообще как наши люди относятся к законам? К ним разве можно относиться уважительно или почтительно? У нас народ по большей части считает их просто обременительными и необязательными для исполнения документами. Приняли что-то там депутаты, которые не знают, чем себя занять, а народ тут же начинает думать, как этот закон обойти. Это американцы и европейцы свои законы чтут и соблюдают, начиная с Конституции. А про нашу слышали, что говорят? Наша Конституция написана иностранными агентами, которых пригрел Ельцин. И что теперь прикажете делать?
Я рассмеялась.
– Ну вот, вы уже смеетесь. Это хорошо. Я люблю, когда люди смеются. Кстати, что у вас с улыбкой после пластической операции?
– Вы о чем?
– О том, что после пластических операций у некоторых вместо улыбок получаются гримасы. К сожалению, я пока не видел ваших фотографий крупным планом и при нужном освещении. Так как у вас с этим делом?
– Борис Исаакович, что вы от меня хотите?
– Вы еще не поняли? Работу вам предложить. Я завтра буду в Петербурге. И назначаю вам свидание. Кстати, если не придете ко мне на свидание, я приеду к вам в гости. Я вас просто так не оставлю – пока не пойму, подходите вы мне или нет. Если подходите, то не оставлю никогда. Понимаете?
С ним нужно встретиться, сказала я сама себе. Мне нужны деньги. И мне сейчас нужно экономить, а поэтому…
– Давайте вместе пообедаем, – произнесла я.
– Отлично. Я знаю в Питере один очень уютный ресторанчик, где очень вкусно кормят и можно уединиться в кабинке, чтобы никто не мешал разговаривать. То есть я, конечно, знаю несколько таких ресторанчиков…
Борис Исаакович назвал адрес.
– В три часа дня вас устроит? Или вы привыкли раньше? Но я раньше не могу. И я вообще часто обедаю в пять или шесть, а ужинаю в час ночи. Или в два. Я – не модель, мне диету соблюдать не надо. Я часто ем только после шести, а не до, как модели. А до двенадцати, когда, по мнению некоторых граждан, можно есть все, вообще не ем. Никогда. Ну, если не считать перекус в три часа ночи. Или в четыре. Вы на машине?
– Да, – ответила я. Значит, пока можно не продавать?
– Парковаться нужно на соседней улице.
Борис Исаакович объяснил где. Мы распрощались до завтра.
* * *
Я спала крепко. Только один раз меня разбудила Джессика, которая устроилась рядом со мной, но соскакивала то ли попить, то ли пописать. По крайней мере, мне вставать не пришлось. Собачка вскоре вернулась и снова устроилась у меня под боком. Мне было приятно, что хоть одна живая душа находится со мной рядом. От Джессики совсем не пахло псиной. От нее пахло молочком – как от маленького ребенка. Да и по сути она была ребенком. И как я ее завтра оставлю?
Но оставить пришлось.
Первым делом я заехала в больницу к Славе. Он так пока и не приходил в сознание.
– Приезжал друг вашего мужа, – сообщил мне лечащий врач. – Из той больницы, где лежал ваш муж. Он хотел бы перевезти его к себе – как только Вячеславу станет лучше. Пока его нельзя вообще никуда перевозить.
– Это туда, где у моего мужа нашли опухоль, которой нет? Насколько я понимаю, она сама по себе не могла рассосаться?