– Зачем двоим корячиться, пупки рвать? Придут ребята – и поставим!
– Да брось ты! Она и не очень тяжелая. Чего зря время терять! У меня же свидание… Давай, берись с той стороны! Раз, два, взяли!
С большим трудом они установили тяжеленную голову на место. Вождь грозно смотрел на запыхавшихся молодых людей. Один из них, даже не отдышавшись, стал завинчивать болты.
– А это что? – вдруг спросил Дрозд и ткнул пальцем в прогнувшийся рубероид. – Там дыра?! Ты прожег голову?!
– Тс-с-с! Не болтай! Так получилось. Случайно вышло. Никто не увидит. Сюда лет двадцать никто не полезет…
Дроздов с подозрением осмотрелся.
– Тут что-то не так… Зачем ты всех отослал? Какое у тебя свидание? У Вальки ноги кривые, ее весь гарнизон дерет! А у тебя красавица-жена, с которой ты пылинки сдуваешь!
Враг растерянно молчал. Он был еще неопытным, начинающим шпионом, который впервые попал в подобную ситуацию. И потому напряженно думал…
Нагнувшись, Дроздов поднял черную клеенчатую сумку, заглянул внутрь и с силой шваркнул ее о деревянный помост.
– Пустая! А когда ты пришел, тут что-то лежало! А ну-ка, хватит врать, рассказывай все как есть!
Начинающий шпион через силу улыбнулся. Это стоило ему усилия, но со стороны выглядело вполне естественно.
– А ты наблюдательный, Дрозд! Тебя не проведешь!
Шпион хлопнул однокашника по плечу.
– В сумке лежал один предмет для старлея Аничкина. Он специально попросил вас отправить, чтобы его никто не видел. Дело государственное! Так что, пока не болтай, а завтра к вечеру все узнаешь. Самое позднее – послезавтра. Но если проболтаешься – пеняй на себя: особист тебя в порошок сотрет!
Дроздов кивнул. Все годы обучения курсантам внушали, что государственные секреты – дело святое, а особисты – жрецы государственной безопасности, которым надо всемерно помогать. Поэтому объяснение шпиона показалось ему вполне убедительным.
– Да нет, чего я буду болтать? Что я, сам себе враг?
– Ну, вот и отлично! – Шпион еще раз хлопнул ставшего врагом товарища по плечу. – Ребятам не проболтайся. Завтра все всё узнают!
– Договорились! – кивнул Дроздов. Он, конечно, не понимал, что обречен.
Ночью, сняв с пожарного щита багор, шпион поднялся в «шалаш» и оборвал провод «времянки»…
«…В целях обеспечения безопасности, проведение ремонтных работ было приостановлено, однако лейтенант Дроздов, руководствуясь трудовым энтузиазмом и желанием как можно быстрее привести статую В. И. Ленина в надлежащий вид, в нарушение приказа, по собственной инициативе приступил к работе. Очевидно, вследствие порыва ветра, оборванный провод прикоснулся к металлической статуе, в результате лейтенант Дроздов был поражен разрядом электрического тока…»
И это все вранье. Чего бы Дроздов полез туда на свой страх и риск? И какой «порыв ветра», если статуя обнесена дощатым забором? «Ленин в шалаше» – рискованно шутили смельчаки. Какой ветер может быть в шалаше?
Это умозаключение капитана Евсеева тоже было верным. Про оборванную времянку командование не знало, никакого приказа о приостановке работ никто не отдавал. Сами лейтенанты тоже не придали обрыву значения: днем и так все видно, а вечер подойдет – что-нибудь придумаем… Тем более, они уже красили статую и дело шло к концу. В какой-то момент двое вчерашних курсантов отлучились, и шпион остался с Дроздовым наедине.
– Ты знаешь, что Сёмга, дурачок, ракету боится? – доверительно спросил Дроздов размазывая густую краску широкой кистью по грубому металлу.
Очевидно, прикосновенность к неведомым секретам товарища пробудила в нем эту необычную откровенность. Вообще-то Дрозд был очень замкнут и все это знали. Молчаливый, угрюмый, лишнего слова не вытянешь…
– Ему мерещится, что она на него смотрит, представляешь?
– Да ну…
Шпион поднял багор и зацепил крюком оборванный провод. Дрозд, пригнувшись, красил Ленину ноги. Одной рукой он упирался в неокрашенный бок статуи.
– Точно, он сам мне рассказывал. Признался, что дежурства с трудом переносит. Даже хочет увольняться! Значит, у него точно крыша едет!
– Да ну!
Провод елозил по статуе с противоположной стороны, но оголенные концы никак не попадали на металл. Рукой было бы верней, но шпион боялся дотрагиваться до провода, даже несмотря на изоляцию. Багор с деревянной ручкой как бы отодвигал от него то, что должно произойти. В «шалаше» сильно пахло краской.
– Вот тебе и «ну»! Он как раз из шахты поднялся и в горячке мне рассказал. А потом я ему напомнил, а он – с кулаками! Как зверь, чуть зубы мне не выбил…
– Да ну…
Раздался негромкий треск. Между торчащими из изоляции проводами и статуей пробежала почти невидимая искра. Дрозд охнул, отлетел в сторону и тяжело упал с лесов на бетонные плиты. Шпион и убийца быстро спустился вниз, осмотрелся и отошел в сторону. Будет лучше, если тело обнаружит кто-то другой…
Убитый товарищ долго снился шпиону и убийце. Тот вскакивал с криком, пил элениум и валерьянку. Но потом страшные сны приходили все реже и реже.
«В связи с тем, что смерть лейтенанта Дроздова явилась результатом несчастного случая, и вины должностных лиц части из материалов проверки не усматривается, постановляю: в возбуждении уголовного дела по данному факту отказать. Военный следователь прокуратуры Н-ского гарнизона, старший лейтенант юстиции Воскобойников».
Вздохнув, Юра захлопнул папку. Пусто! Значит, подключаем Профессора и Спайка. И еще одно: отец правильно сказал – надо профилактировать всех троих. Дистанцировать от секретных материалов, ограничить служебные возможности… Да и установить за ними контроль тоже не помешает. Только аккуратно. Очень аккуратно…
Темную звали Эльзой, – она, как и положено брюнетке, была начальником и финансовым директором этой Лилипутии, уместившейся в однокомнатной китайской шкатулке. Все-таки символично, что подруги жили именно в Китай-городе, а не где-нибудь на Лосином Острове: лилипуты похожи на китайцев куда больше, чем на лосей. Чем похожи? Ну-у-у… Фарфоровыми лицами, миниатюрностью, клановой замкнутостью, дистанцированностью от всех остальных – «не своих», а значит, чужаков. Причем лилипуты, как отмечал неоднократно Хорь, в силу своей малочисленности, от обычных людей отличаются куда больше, чем китайцы. В смысле, по повадкам, по мироощущению, по ментальности, как выразился бы Леший. Только Леший предпочитал не выражаться.
Итак, темную звали Эльза, а светлую – Инга, и она, как положено блондинке, была болтлива, смешлива и весела. И им обеим, как и большим проституткам, на все было наплевать. Подруги вели специфический образ жизни: дрыхли до одиннадцати, потом ездили по вызовам, вечером – на какие-то сугубо закрытые вечеринки, исключительно для VIP-персон, ну а дальше – как повезет, домой возвращались не раньше трех-четырех утра. В день, когда Леший и Хорь, приведя себя в относительный порядок после подземных странствований, заявились в этот кукольный домик, Эльза и Инга только-только-только проснулись после всенощного заседания какого-то клуба – то ли педагогов, то ли педофилов, а может, фашистов или фетишистов, – им было глубоко наплевать, как все это называется. Проснулись, включили музыкальный центр, под «кислоту» намазали жирными зелеными кремами помятые мордашки, поставили варить кофе, когда раздался нежданный звонок в дверь.