Спасатели приехали из Краби десять минут спустя; они бросились снача­ла в досуговый центр. Бомба взорвалась в самом большом баре «Неисто­вые губы» в час наплыва посетителей; ее пронесли в спортивной сумке и оставили возле подиума. Это было мощное самодельное устройство, на­чиненное динамитом, болтами и гвоздями и приводимое в действие бу­дильником. Взрывной волной снесло тонкие кирпичные перегородки, отделявшие бар от соседних помещений; кое-где не выдержали металли­ческие балки, и крыша держалась на честном слове. Увидев масштабы ка­тастрофы, спасатели первым делом вызвали подмогу. Перед входом в бар корчилась на земле танцовщица в белом бикини, ей оторвало руки по ло­коть. Неподалеку на груде обломков сидел немец и руками удерживал кишки, вываливавшиеся у него из живота; рядом лежала его жена, ей на­половину срезало грудь. Внутри висел черный дым; пол был скользким от крови, хлеставшей из тел и обрубков тел. Агонизирующие люди с ото­рванными руками или ногами пытались ползти к выходу, оставляя за со­бой кровавый след. Кому-то болтами и гвоздями выбило глаза, раздроби­ло кисти, искромсало лицо в клочья. Некоторых словно разорвало изнутри, их внутренние органы и конечности валялись на полу в не­скольких метрах от тела.

Когда спасатели вбежали на террасу ресторана, я все еще сжимал Валери в объятиях; тело ее было теплым. В двух метрах от меня лежала женщина с залитым кровью и утыканным осколками стекла лицом. Иные сидели за столиками разинув рот – смерть застигла их врасплох. Я закричал, ко мне подошли два санитара, взяли у меня из рук Валери, бережно положили на носилки. Я попробовал встать, но тут же упал на­взничь, стукнувшись затылком об пол. И тогда я отчетливо услышал, как кто-то сказал по-французски: «Она умерла».

Часть третья
Паттайя Бич

1

Впервые за долгое время я проснулся один. Больница в Краби неболь­шая, светлая; в то же утро меня посетил врач-француз из организации «Врачи мира»; они прибыли сюда на другой день после взрыва. Доктору на вид лет тридцать, спина чуть сгорблена, выражение лица озабочен­ное. Он сказал, что я спал трое суток. «То есть не то чтобы спали, – по­яснил он. – Вы выглядели бодрствующим, мы пытались с вами гово­рить, но только сейчас нам удалось установить с вами контакт». «Установить контакт», – повторил я про себя. Он рассказал мне, что по­следствия взрыва чудовищны: число погибших достигло ста семнадцати; терактов такого масштаба еще не случалось в Азии. Некоторые пострадавшие в критическом состоянии, их сочли нетранспортабельными; в их числе Лионель. Ему оторвало обе ноги, осколок металла угодил в живот; шансы остаться в живых крайне малы. Других тяжелораненых перевезли в больницу Бумрунград в Бангкоке. Жан Ив отделался легко, пуля пробила ему плечевую кость; помощь оказали на месте. У меня же не было вообще ничего, ни царапинки. «Что касается вашей подруги… – сказал доктор под конец, – ее тело уже доставлено во Францию. Я гово­рил по телефону с ее родителями: ее похоронят в Бретани».

Он замолчал; наверное, ждал, когда я что-нибудь скажу. Он наблюдал за мной исподволь, и взгляд его делался все более озабоченным.

Около полудня появилась санитарка с завтраком; час спустя она его унесла. Сказала, что я должен начать есть, это совершенно необходимо. Во второй половине дня меня навестил Жан Ив. Он тоже как-то странно на меня косился. Говорил в основном о Лионеле; бедняга уми­рал: вопрос нескольких часов. Лионель много раз звал Ким. Она каким-то чудом осталась цела и невредима и, похоже, быстро утешилась: нака­нуне вечером Жан Ив видел ее в Краби под ручку с англичанином. Он ни словом не обмолвился об этом Лионелю, но тот, как видно, и не оболь­щался. «Мне повезло, что я ее встретил», – говорил он. «Странно, – до­бавил Жан Ив, – он выглядит счастливым».

Когда он уходил, я сообразил, что сам за все время не произнес ни звука; я совершенно не знал, что сказать. Я чувствовал: что-то тут не так, но это чувство было смутным, трудно выразимым. Мне казалось, что лучше все­го молчать и ждать, пока все вокруг поймут свою ошибку; просто потер­петь какое-то время.

Прощаясь, Жан Ив еще раз взглянул на меня и сокрушенно покачал головой. Как выяснилось позже, я, оставшись в палате один, говорил беспрестанно и замолкал, как только кто-нибудь входил.

Еще через несколько дней на санитарном самолете нас перевезли в больницу Бумрунград. Я не очень понимал зачем; думаю, для того, навер­ное, чтобы нас допросила полиция. Лионель скончался накануне; про­ходя по коридору, я видел его тело, завернутое в саван.

Таиландские полицейские пришли в сопровождении работника по­сольства, который выполнял обязанности переводчика; к сожалению, я мало что мог им рассказать. Сдается, больше всего им хотелось узнать, были ли нападавшие арабами или азиатами. Я понимаю, почему их это волновало: важно было установить, добрался ли до Таиланда междуна­родный терроризм или же это дело рук малайских сепаратистов; но я мог только повторить, что все произошло очень быстро и я не успел их разглядеть; как мне показалось, они могли быть и малайцами.

Потом приходили американцы, полагаю – из ЦРУ. Они разговарива­ли резко, неприязненно, так что я сам ощутил себя подозреваемым. При­гласить переводчика они не сочли нужным, а потому многое в их вопро­сах я не понял. Под конец они показали мне фотографии каких-то людей, надо думать международных террористов; я никого из них не узнал.

Жан Ив заглядывал ко мне часто, садился в ногах. Я сознавал его присут­ствие, чувствовал от этого некоторое напряжение. Однажды утром, на третий день нашего пребывания в Бангкоке, он протянул мне пачку бумаг – копии газетных статей. «Руководство 'Авроры' прислало вчера по факсу без комментариев», – пояснил он.

Первая статья была из «Нувель обсерватер», она называлась: «Весь­ма сомнительный клуб»: длинная, на две страницы, очень подробная и проиллюстрированная фотографией из немецкого рекламного катало­га. Журналист открыто обвинял группу «Аврора» в поощрении сексуаль­ного туризма в странах третьего мира и добавлял, что в данном случае реакцию мусульман можно понять. Ту же мысль развивал в редакцион­ной статье и Жан Клод Гийбо. Жан Люк Эспиталье, писал он, заявил журналистам по телефону: «Группа 'Аврора', подписавшая международ­ную хартию этичного туризма, категорически не одобряет подобного рода отклонений от норм морали; ответственные понесут наказание». Далее следовала гневная, но бедная фактами статья Изабель Алонсо в «Журналь дю диманш», озаглавленная «Возврат к рабству». Формулиров­ку подхватывала в своей колонке Франсуаз Жиру: «Как ни прискорбно это говорить, смерть нескольких богачей ничто в сравнении с унижен­ным и рабским положением сотен тысяч женщин в мире». Взрыв в Краби, разумеется, привлек к этой теме всеобщее внимание. «Либерасьон» опубликовала на первой странице фотографию тех, кто остался в жи­вых, в минуту их прибытия на родину, в аэропорт Руасси, и озаглавила статью «Не без вины пострадавшие». Жером Дюпюи в редакционной статье упрекал правительство Таиланда в потворстве проституции, тор­говле наркотиками и неоднократном нарушении принципов демокра­тии. Что же до «Пари-Матч», то там в статье под названием «Резня в Краби» ночь ужасов расписывалась во всех подробностях. Им удалось раздобыть фотографии, правда очень плохого качества – черно-белые, переданные по факсу; на них могло быть изображено что угодно, чело­веческие тела угадывались с трудом. Рядом они поместили исповедь «сексуального туриста», не имевшего никакого отношения к описывае­мым событиям, путешествовавшего в одиночку и все больше на Филип­пины. Жак Ширак немедленно выступил с заявлением, в котором, воз­мущаясь терактом, клеймил «неприемлемое поведение некоторых наших соотечественников за границей». Ему вторил Лионель Жоспен, напоминая, что сексуальный туризм, даже если в нем участвуют только совершеннолетние, запрещен законодательно. Две статьи, в «Фигаро» и в «Монд», задавались вопросом, как бороться с упомянутым бедствием и какую позицию должно занять мировое сообщество.