— Украли звездолет? — простодушно поинтересовался Бенедикт.
— Купили, — возразил я, прекрасно понимая, что он не поверит. И правильно сделает.
— Хо, — покачал он головой. — Опять шутишь. Никогда еще не слышал, чтобы джипси покупали корабли.
— А что ты вообще о нас слышал, а? — агрессивно спросил Гойка. — В кабаки мы не ходим, шутить не умеем, корабли не покупаем… Какого дьявола вы держите нас за дикарей? Если бы все наши корабли были ворованными, жандармы от нас не отставали бы. Да мы бы все уже давно сидели по тюрьмам.
Это традиционная песенка джипси для чужаков. На самом деле они научились находить спрятанные в корпусе звездолета контрольные датчики, и им почти всегда удается перепрограммировать их, да так, что комар носа не подточит.
— Хм-м, — выпятил губу Бенедикт. — Вообще-то верно. Только не надо мне говорить, что вы вообще никогда не угоняете звездолеты.
— А мы и не говорим, — пожал плечами Гойка.
— С кем не бывает? — добавил я.
— Хо-хо-хо! — радостно закатился Бенедикт. — И правда! С кем не бывает?..
Мы выпили и принялись за еду.
— Значит, вам нужен репетитор? — полувопросительно произнес Бенедикт. Ладно. Подыщем. Я всех тут знаю. Только придется заплатить.
— Сколько? — полез я в карман.
— Не-е, — помотал головой Бенедикт. — Деньги будете учителю платить.
— А ты что, поможешь нам бесплатно? — недоверчиво усмехнулся Гойка.
— Конечно не бесплатно, — ответил ему Бенедикт с еще более наглой ухмылкой на роже. Вы будете мне петь. Никогда не слышал, как джипси поют, а только легенды об этом.
— А что ты слышал? — опять завелся Гойка. — В кабаки мы не ходим, шутить не умеем…
Я положил под столом руку на его колено, и он осекся.
— Как мы будем петь без инструмента? — спросил я. — Да еще в таком шуме.
— Это мы решим, — помахал ладонью Бенедикт.
— А учителя нам точно найдешь?
— Будь спокоен. Лучшего!
— Тогда давай, решай, — согласился я. — Будет инструмент — будут и песни.
— Виолину, балисет или аккордедронус?
— Балисет.
— Фредди! — вновь позвал Бенедикт, и перед нашим столиком вырос чернокожий юноша-официант. — Ну-ка, живо слетай к Дьяволу и скажи, что Бенедикту нужен балисет. И еще — каждому, — обвел он нас троих пальцем, — по пиву.
Юноша рванулся к выходу, но Бенедикт остановил его:
— Стоп! Я тебя отпускал? Правильно, не отпускал. А чего тогда ты дергаешься, словно тебя кто-то укусил? Отключи в нашем зале музыку, а выходы перекрой сайленс-полем. Все понял?
— Все, — торопливо кивнул официант. Но опасливо добавил: — Только другие клиенты могут быть недовольны.
— Это моя проблема, — заявил Бенедикт. — А твоя задача состоит в том, чтобы остаться живым. Повтори, что ты должен нам обеспечить для этого?
— Тишину, балисет и пиво.
— Неправильно, — капризно покачал головой Бенедикт. — Все наоборот. Сначала — пиво. Потом летишь за балисетом, а потом уже и тишину делаешь. Теперь ясно? Все. Исчез.
Когда инструмент появился у Гойки в руках, он повертел его, неодобрительно морщась:
— Автомат. Терпеть не могу.
Он нажал на клавишу автонастройки, и ослабленные до этого струны натянулись. В зале к тому времени установилась почти полная тишина. Музыка прекратилась совсем, раздавались только голоса посетителей, но теперь, чтобы их услышали, им не приходилось орать во всю глотку. Однако это и впрямь понравилось не всем.
— Какого черта выключили музыку?! — крикнул кто-то.
— Успокойся! — рявкнул Бенедикт. — Раз выключили, значит, надо! Сейчас нам будут петь джипси!
Видимо, это сообщение действительно заинтересовало народ, так как возражать никто не стал.
Поставив аккорд, Гойка провел по струнам ногтем. Я приготовился к очередной цыганской балладе. Но вместо этого он вдруг замолотил по струнам словно балалаечник. Аккорд был минорным, и звучание получилось тревожно-трагическим. Неожиданно для меня Гойка запел на русском (само собой, образца двадцать пятого века):
— Распустила крылья перепончатые ночью мышь летучая,
В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,
Месяц на монаха беглого глаз скосил свой злой,
Тот бежит от звездолета по тропе лесной.
Вымокнув до нитки, сушит рясу в кабаке, от леса в трех верстах
Пьяному монаху отказались наливать, и он кричит в сердцах:
«У греховности и святости — равная цена;
Что ж вы, суки, я пришел к вам, дайте мне вина!»
Но все смеялись.
Лишь блудница одна
Подала с молитвой чашу вина,
И он испил до дна…
Пел Гойка страстно и разливисто. Было в его исполнении что-то рок-н-ролльное. Напор. Но все-таки это был не рок-н-ролл. Иногда он приглушал струны ладонью и произносил целые фразы речитативом без аккомпанемента. Люди вокруг примолкли окончательно, и многие стали подтягиваться к нам.
— Распустила крылья перепончатые ночью мышь летучая,
В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,
В свете молний путник движется по тропе лесной,
И вертепы, и святыни — за его спиной!..
Гойка остановился. Последний аккорд затих не сразу. Затем несколько секунд в зале царило безмолвие. А потом оно взорвалось восторженным ревом, свистом и топотом.
— Еще! Еще! Давай еще! — кричал Бенедикт, перекрывая остальных. — Да ты, братец, умеешь!
Гойка снисходительно усмехнулся.
— Спой им про Бандераса, — посоветовал я.
Гойка кивнул.
— Теперь нашу, — сказал он и запел по-цыгански в своей коронной испано-индийской манере:
— Эй, ромалы, слушайте правдивый рассказ,
Что ветер нашептал, который бродит меж звезд…
И вновь по окончании разразилась восторженная буря.
— Не знаю, о чем ты пел, — сказал Бенедикт, — но и не надо. И без того душа плачет.
Люди одобрительно кивали, били Гойку по плечам и заказывали кружку за кружкой.
А Бенедикт сказал:
— О штурмане. Я уже приглядел тут для вас кое-кого. Брайни, поди-ка сюда. — Он потянул за руку худощавого парнишку ярко выраженной семитской наружности и выволок его к самому столу.
— Вот, пожалуйста. Штурман. Зовут Брайан. Из колледжа недавно, так что и теорию еще помнит. Но и на практике уже немало накатал. Ну-ка, Брайни, перечисли-ка свои маршруты.