Сказав это, Зельвинда отступил назад и моментально затерялся в толпе. Тихий и незаметный Зельвинда Барабаш… Никогда я не поверил бы, что такое возможно, если бы не увидел это своими глазами.
Люди молчали. И тогда вперед шагнула Аджуяр.
— Братья мои, — подняла она руку. — Послушайте-ка мой рассказ о преданности и верности долгу. О том, что порою стоит смирить свою гордыню. Мы, ромалы, должны равняться на наших предков.
Это была ее очередная сказка из истории легендарного королевства Идзубарру, и цыгане выслушали ее стоя, хотя говорила Аджуяр почти час. Позднее, урвав немного свободного времени, я записал это ее повествование так, как запомнил, слегка «причесав» его, потому что ее дикая речевая стилистика недосягаема для меня.
Новый Галактион [9]
1
Однажды, в стародавние времена, изгнанный властями за пределы королевства разбойник Дур-Шаррукин сидел в капитанской каюте своего потрепанного корабля, плакал и побрякивал на балисете. Корабль его не был живым, это было обыкновенное металлическое корыто, ведь ни одна Корабельная Матка не согласилась бы на союз с таким злобным и неопрятным человеком, каким был Шаррукин.
Но, несмотря на всю свою заскорузлую черствость, сегодня он плакал, забыв о стыде перед экипажем, который, правда, и без того не слишком-то его слушался и который правильнее было бы назвать словом «сброд». Хотя пират и был вдребезги пьян, хотя он и продолжал поглощать дешевый ром, его игра на балисете была безупречна. Кто знает, не унаследуй он от своего пройдохи-отца корабль, возможно, он стал бы музыкантом. Но вряд ли, ведь еще раньше он унаследовал от папаши безудержную алчность и подлый нрав.
А песня его была такова:
— «Никогда-никогда от врага не беги»,
Так научил меня дед.
Но сам побежал, и догнали враги,
И нашел тогда дед свою смерть.
«Никогда никого ни о чем не проси»,
— Так учила меня моя мать.
Но молила сама: «Спаси, спаси!..»
Когда вели ее умирать.
«Будь зол и жесток, никому не верь»,
Так учил меня мой отец.
Но сам он поверил попам.
А теперь? Его сердце вспорол свинец.
Но наука мне впрок пошла, никому
Я не верю, беру все сам.
Я бригом своим разбиваю тьму,
Не кланяясь небесам.
И если придет мне пора умирать,
Я не вздрогну за шкуру свою,
Только вспомню деда, отца и мать
И песню эту спою.
Чем злее человек, тем он сентиментальной. Пока Шаррукин пел, его экипаж собрался вокруг и кое-кто уже хлюпал носом. Закончив, Шаррукин отложил инструмент, огляделся, горько усмехнулся и завел такую речь:
— Друзья мои. Разлюбезные моему сердцу лжецы и подлецы. Гложет меня печаль и досада. Уже не радуют меня ваши злодеяния. А почему? Потому, что я знаю теперь, счастье мое достижимо, но я не знаю, КАК его достичь. Помните ли вы последний разоренный нами караван? В бортовом компьютере его Старшей Корабельной Матки я обнаружил файл, который она не сумела уничтожить лишь потому, что издохла за мгновение до этого. Я скопировал сохранившийся кусок. Прочтите же сами то, что я узнал и о чем опечалился…
Шаррукин повернулся к щитку, ударил по клавише, и по экрану поползли слова: «… надеюсь. Все еще надеюсь».
Пираты сгрудились у экрана и прочли следующее: «Я был Капитаном второго ранга отличного грузопассажирского пятидесятитысячника. Я не знаю, что произошло. Я был в трюме, когда прозвучал сигнал тревоги, и согласно «тревожному расчету» через тридцать секунд я уже занял место в своей спасательной шлюпке-капсуле.
Честно говоря, я ждал отбоя тревоги, наш Капитан первого ранга любил проводить учения. Но вместо этого я почувствовал, что капсула отстреливается, затем раздался взрыв, и я ощутил, что меня как будто бы сперва вывернули наизнанку, а потом пропустили через гигантскую мясорубку…
А очнулся я уже в раю. Прозрачное, чистое небо над головой, кругом деревья, масса плодов и цветов, птички и бабочки. Все вокруг было какое-то чудное, нечеловеческое, но невыразимо прекрасное.
Я лежал, опираясь плечами и головой на толстый лиловато-зеленый ствол дерева. Ствол был чешуйчатый, без веток, лишь на самой его верхушке трепыхался султанчик из перистых листьев.
Я дышал. Нигде и ничего у меня не болело. Осколков капсулы вокруг не было. Я вновь посмотрел на небо и осознал, что цвет его странен: оно переливается синим, зеленым и желтым. И понять, откуда эта гамма цветов, было нетрудно: в небе сияло два солнца — синее и желтое.
Что-то шевельнулось рядом, я оглянулся и увидел рядом с собой Адама и Еву. Если, конечно, верить, что наша праматерь и праотец были обезьянами. Морщинистые лица, плоские носы, прижатые ушки… Вот только шерстка у этих обезьян была зеленовато-голубоватая, а за спиной — кожистые, словно у летучих мышей, крылья. Они дружелюбно смотрели на меня и переговаривались на свистящем, словно птичье чириканъе, языке.
Потом самка поправила мою голову так, чтобы та лежала на чешуйчатом стволе удобнее, а самец протянул мне пару неизвестных, но аппетитно пахнущих плодов. Я принял из его рук предложенные фрукты, не делая согласно инструкции о контактах с примитивными культурами резких движений и старательно улыбаясь.
Одной рукой прижимая плоды к груди, отчего пахучий сок потек по комбинезону, другой рукой я показал на небо и попытался завести разговор. Главным было не то, чтобы меня поняли, а то, чтобы почувствовали мои мирные намерения:
— Я летел по небу — у-у-у! — летел. Без крыльев. Вдруг — бабах!!! авария. Я упал к вам. Я не хочу причинить вам вред. Я хочу связаться со своей расой. Мои соплеменники будут очень рады и подарят вам много красивых вещей.
И тут в моем мозгу зазвучали ГОЛОСА:
«Мы настроились на него, Вэйл?» — «Теперь — да, Гэйл». — «Мы можем отвечать?» — «Да».
— Это невозможно, — скаля свои зубы во весь рот, сказал самец. Самка при этом скалила зубы точно так же.
— Как невозможно? Что невозможно? — опешил я от того, что покрытые шерстью обезьяны разговаривают со мной на чистейшем инфралингве.
— Невозможно связаться с твоей расой, — отозвался Вэйл. Или Гэйл. Или они оба.
— Почему? А-а, у вас нет нужных приборов. Так я построю их, если только вы мне немножко поможете.
— Ты не понимаешь. На твоем транспортном средстве произошла крупная авария, в результате чего пространство и время для тебя коллапсировало. Ты прошел сквозь черную дыру. Мы не знаем, откуда ты прилетел, мы спасли тебя на подходе к нашей системе, ты летел прямо на синее солнце.