В случае с ДНК, представленной в экскрементах и слюне, факт перестановки комплементарных пар оснований нуклеиновых кислот с помощью сайт-специфического мутагенеза представлялся очевидным, но данный процесс протекал бы слишком медленно для рабочего графика любого генного инженера. Последний, кто бы это ни был, обратился к вирусному переносу, использовав аденовирус для переноса и сращивания человеческой ДНК с ДНК шимпанзе, перемещая целые участки за раз — процесс гораздо более быстрый, но непредсказуемый в части результатов. При сайт-специфическом мутагенезе генный инженер контролировал, какие комплементарные пары видоизменяются, переставляются и перемещаются. При вирусном переносе всё решал вирус, в подавляющем большинстве случаев принося больше вреда, чем пользы.
Таким образом у Кэпа появилась гипотеза, объясняющая странные цепочки нуклеотидов, обнаруженные в лаборатории Джуди; человеческие, обезьяньи и гибридные в одном животном, переплетённые с цепочками аденовируса, за счёт которого главным образом и произошёл сплайсинг. Это не случайность и не загрязнение. Человеческая ДНК здесь привнесена намеренно.
Но конечно, это оставалось только гипотезой, вдобавок незаконченной. Кэп знал что и как, но должен был выяснить кто, а поскольку вероятный ответ представлялся очевидным, его требовалось проверить посредством эмпирического наблюдения.
Означенное наблюдение должно было начаться по другую сторону ничем не выдающейся двери, помеченной номером 102.
Кэп вытащил из кармана куртки изящную шкатулочку кедрового дерева — очаровательный подарок, полученный Мериллом от Американского географического общества за большой вклад в эволюционную биологию. На крышке шкатулочки красовалось его имя и логотип общества, вырезанные лазером. Кэп вынул из неё мастер-ключи Мерилла от всех лабораторий и учебных аудиторий.
Третий по счёту ключ открыл замок. Бросив быстрый взгляд в один и другой конец коридора, — пока по-прежнему пустынного, — Кэп проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь.
Он знал, где искать выключатель, поскольку хорошо изучил это место. Здесь находилась лаборатория доктора Адама Буркхарда, невоспетого пионера (открыточного героя, как часто иронически думал Кэп) молекулярной антропологии. В первые годы работы в университете по настойчивому совету Мерилла и других коллег Кэп проводил здесь много времени, работая бок о бок с Буркхардом, по всей видимости, предполагавшим таким образом восстановить веру Кэпа в выгодные мутации и удержать его как профессора биологии на пути истинном. Если кому-нибудь дано доказать, что мутации действительно являются механизмом для выведения новых видов, то несомненно только Буркхарду. Он посвятил всю свою жизнь подобным попыткам и — как постоянно указывал Кэп — во всех терпел неудачу. Разумеется, Буркхард ожидал от него отнюдь не такого умозаключения. После двух лет совместной работы их взгляды разошлись настолько, что они расстались: Буркхард продолжал заниматься своими секретными исследованиями первоочередной важности, а Кэп перешёл на роль факультетского парии, откровенно высказывающего своё мнение и задающего много лишних вопросов. Но сейчас у Кэпа не было времени предаваться неприятным воспоминаниям. Сейчас главным представлялся тот факт, что он имеет при себе украденные ключи и скоро будет пойман, если не поторопится, и что он находится в лаборатории, по всем признакам пустующей. Рабочие столы, некогда заставленные приборами, свидетельствующими о разных предметах и стадиях исследования, теперь пустовали. Только у самой двери стояли в ряд несколько картонных коробок. Со стен исчезли постеры, со стеллажей — склянки с образцами, а из клеток — лабораторные мыши.
Стол Буркхарда тоже пустовал. Кэп поставил на него шкатулку с ключами и выдвинул все ящики, один за другим: ничегошеньки. На доске объявлений над столом висел перекидной календарь, всё ещё открытый на январе, хотя уже был июнь, а также несколько объявлений о давно прошедших событиях и несколько прикнопленных моментальных снимков: симпатичная старшекурсница, делающая инъекцию лабораторной крысе, крысы пёстрой окраски, четверо широко улыбающихся студентов с призом, полученным на региональной университетской выставке научных достижений. Диплом доктора философии Буркхарда исчез со стены, но прямоугольник невыцветшей краски всё ещё указывал на место, где он находился прежде. Пластинка с надписью «Преподаватель года» по-прежнему висела над столом, пыльная и забытая. Кэп помнил, что с течением лет Буркхард постепенно терял интерес к преподавательской работе, и теперь казалось, что Буркхарда не особо волновали ни воспоминания, ни молодые люди, на которых он оказал влияние (раз он оставил здесь их фотографии).
Кэп подошёл к картонным коробкам и открыл первую. Ага, хотя бы один след присутствия Буркхарда. В коробке, завёрнутые в несколько слоёв газеты для сохранности, лежали стеклянные сосуды с образцами. Буркхард всегда гордился своей обширной коллекцией наглядных свидетельств эволюции, некогда занимавшей здесь несколько стеллажей. Он покупал, заимствовал и обменивался с биологами из всех стран мира, чтобы собрать галапагосских вьюрков с клювами разной длины, крапчатых мотыльков, серых и белых, латимерий, которые считаются живыми реликтами, летучих мышей, чьё строение крыльев напоминает строение человеческой кисти, ящериц, предположительно произошедших от змей, удава, произошедшего от ящерицы, — буркхардовская выставка мертвечины. Оставшиеся здесь сосуды, вероятно, были упакованы в последнюю очередь и ждали, когда их увезут, не важно куда.
Кэп извлёк из коробки одну банку и осторожно снял с неё газетную обёртку. Несомненно он уже видел раньше этот экземпляр…
Нет. Не видел. Судя по всему, это что-то новое, решил Кэп. Буркхард не покупал его и не выменивал, а Буркхард сам вывел его.
Это была лабораторная крыса, плавающая в жёлтом консерванте: жалкий зверёк с искривлённым позвоночником и — Кэп пересчитал дважды, чтобы убедиться, — шестью лапами.
Он вытащил и развернул второй сосуд. Другая крыса, на сей раз с пёстрой шерстью и без глаз.
В третьем сосуде находилась безногая крыса. Кровь бросилась Кэпу в лицо, тошнота подкатила к горлу. Он принялся заворачивать банки в газету и класть обратно в коробку, пытаясь внушить себе глупую, напрасную надежду, что Буркхард всё понял и остановился на крысах или, в самом худшем случае, на шимпанзе. В конце концов Буркхард всё-таки учёный. Безусловно он знает, как толковать результаты опытов, особенно на таком высоком уровне…
Внимание Кэпа привлекла одинокая клетка в дальнем конце помещения. Он застыл на месте, держа в одной руке завёрнутый в газету сосуд, а другой придерживая открытую крышку коробки, и несколько мгновений пристально смотрел на неё.
Он не верил своим глазам. Он не был готов к ещё более неприятным находкам.
Клетка напоминала контейнер для транспортировки домашних животных: ящик из прочного пластика с решётчатой дверцей в торцевой стенке. Она явно побывала в крутой переделке. По периметру дверцы прогрызены щели, словно огромная крыСа пыталась вырваться на волю. Гнездо для задвижки почти вырвано, решётчатая дверца, вся в следах зубов, выгнута наружу, словно её толкали изнутри со страшной силой.