Дверь они в конце концов выбили, воспользовавшись столом, полновесным и грубым, как и все в этой квартире, но хозяина к тому времени и след простыл. Более того, он каким-то образом сумел заклинить дверь, ведущую на лестничную клетку.
Пока Кондаков разбирался с этим новым препятствием, Донцов забежал на кухню, в которой находился очаг возгорания, и голыми руками выгреб из духовки пылающие комья бумаги.
Огонь проще всего было бы погасить водой из-под крана, но это окончательно погубило бы хрупкие листы.
Поскольку половиков, скатертей, занавесок и даже приличных полотенец в квартире Лукошникова не имелось, Донцову пришлось пожертвовать собственным, еще вполне приличным пальто.
Когда с пожаром (который на деле оказался вовсе не пожаром, а так, мелкой диверсией) было покончено, оба сыщика с облегчением вздохнули.
– Пакостник старый! – Кондаков размазывал сажу по потному лицу. – Уж всыплю я ему!
– Это непременно. – Донцов заметно нервничал. Пора бы уже и Цимбаларю появиться… Кстати, а вы лифт, на котором старик уехал, слышали?
– Вроде бы…
– Куда он ушел – вверх или вниз?
– М-м-м… – Кондаков задумался. – А ты знаешь, скорее всего вверх.
– То-то и оно! Здесь же чердак на весь дом. Он по нему в другой подъезд переберется, и поминай как звали.
Общими усилиями они выломали входную дверь (оказалось, что Лукошников заклинил ее снизу топориком для рубки мяса) и, не дожидаясь лифта, устремились вниз. Гипертоник и почечник – наперегонки.
Цимбаларь, как ни в чем не бывало, грел у батареи поясницу и заодно покуривал. Проскочить мимо него было невозможно – под контролем находились и лифт и лестница.
– Что вы такие распаренные, отцы родные? – удивился он. – Отпор у клиента получили?
– Сбежал он! – вместе с последними остатками сил выдохнул из себя Донцов. – По чердаку ушел. Только не знаем, в какую сторону. Давайте все на улицу. Ты, Саша, налево, а вы, Петр Фомич, направо. Вдруг успеете перехватить. А я на всякий случай здесь останусь.
Стоит ли говорить, что в многоэтажном доме, построенном в форме буквы «Г» и имеющем двенадцать сквозных подъездов, задержать беглеца такими ничтожными силами было столь же неосуществимо, как руками поймать стрижа.
Организм Донцова исчерпал предел своих возможностей, а вдобавок в боку что-то словно оторвалось. На подгибающихся ногах он вернулся в полную дыма квартиру Лукошникова и рухнул на жесткую хозяйскую койку.
Следом приковылял Кондаков, выглядевший ненамного лучше. Цимбаларь на машине объезжал окрестности, надеясь наскочить на сбежавшего старика, но в его успех уже никто не верил.
– Дожили! – сетовал Кондаков, лязгая зубами о край кружки. – Старый пень вокруг пальца обвел.
– О старые пни много молодых ног поломано, – пробормотал Донцов, изо всех сил пытаясь удержать сердце в пределах, предусмотренных анатомическими нормами.
– Как грязной тряпкой по роже… И ведь не пожалуешься никому.
Ничего страшного, – попытался успокоить его Донцов, и сам нуждавшийся в утешении. – Оставим здесь засаду. К Экспериментальному бюро пошлем «наружку». Все другие места, где он может появиться, тоже перекроем… Никуда не денется. Личность приметная.
– Боюсь, ляжет на дно. Хрен мы его тогда найдем.
Отдышавшись немного, Донцов прошел на кухню и занялся сортировкой того, что уцелело в огне. Всего здесь было около полусотни листов с зашифрованным текстом. Часть их безвозвратно погибла, но основная масса сохранилась, только по краям обуглилась. Бумага, собранная в пачку или сброшюрованная в книгу – не самая доступная пища для огня, в чем Донцов уже неоднократно убеждался.
– Послушайте, – обратился он к Кондакову, приканчивающему третью кружку воды подряд. – Пока никого нет, давайте устроим здесь капитальный шмон. Авось и откопаем что-нибудь ценное.
– Ты в смысле денег?
– Я в смысле улик. Деньги, кстати, тоже улика. Особенно американские доллары одной определенной серии.
– Шмон так шмон, – согласился Кондаков. – Другого-то занятия все равно нет. Ты пока отдохни, а я пошурую. Все, что найду, к тебе буду носить.
– С кухни начинай, – посоветовал Донцов. – Тайник у него где-то там.
Тайник обнаружился сразу – две половицы свободно сдвигались в сторону. Однако, кроме мышеловки с мумифицированным мышонком, там ничего не было. Перед тем как податься в бега, Лукошников выгреб все ценное, а то, что не смог унести, попытался сжечь.
Обстучав стены и измерив при помощи спичечного коробка внешние и внутренние габариты всех предметов кухонной меблировки, Кондаков перешел в санузел, а затем и в прихожую.
Много времени это не заняло. Например, в хитрой комнатке, куда согласно старой поговорке сам царь пешком ходит, кроме выщербленной ванны, жестяной раковины и заросшего ржавчиной унитаза, нашлись только липкие обмылки, сточенная опасная бритва с фашистским орлом на лезвии и полупустой флакон самого дешевого одеколона. Как Лукошников чистил зубы и чем подтирался, установить не удалось.
Все надежды оставались на жилую комнату.
Под подушкой и в матрасе ничего заслуживающего внимания не оказалось. Следы вскрытия на половицах отсутствовали. Каких-либо пустот в мебели не имелось. Два десятка книг, подобранных безо всякой системы, тоже ничем не порадовали, хотя и лишились своих переплетов. Лишь в старом фибровом чемодане, под слоем дырявых носков, изношенных сорочек и полинялых трусов, удалось откопать нечто вроде личного архива.
Сначала Кондаков аккуратно выложил на подоконник медали, начиная с довоенной «XX лет РККА», и кончая недавней «50 лет Победы». Орденов сыскалось только три штуки – две Красные Звезды и один Красного Знамени.
– Для фронтовика не густо, – заметил Кондаков, очевидно что-то понимавший в этом деле. – И те, похоже, за выслугу лет получены.
– Фронта он не видел, – сообщил Донцов. – Хотя порох нюхал. Правда, в основном свой собственный… Взгляни сюда.
Из стопки всевозможных документов, как правило, снабженных коленкоровыми обложками, он извлек скромную коричневую книжечку с косой надписью «Удостоверение». Полистав ее, Донцов торжественным тоном зачитал:
– «Народный комиссариат внутренних дел. Удостоверение личности. Предъявитель сего, Лукошников Аскольд Тихонович, состоит на действительной военной службе в 24-й дивизии войск НКВД. Должность – командир батальона. Пользуется льготами и преимуществами, установленными Кодексом, объявленным в собрании законов 1930 года № 23». Во как! И какие же это, интересно, льготы?
– Водка в распивочной без очереди и вокзальные шлюхи бесплатно, – в свойственной ему грубоватой манере пошутил Кондаков. – Я-то откуда подобные тонкости могу знать?
– Что тут еще есть… Ага, вот. «Состоящее на руках и разрешенное к ношению холодное и огнестрельное оружие, а также почетное революционное оружие». Холодного оружия нет, зато огнестрельное меняется чуть ли не каждый год. Наган, наган, наган и еще один наган. Только в сорок пятом появляется «ТТ». Почему же у него наганы не держались?