– 0'кей.
– Нам нужно поехать в Папин магазин, – отрывисто сказал Джон.
«0-го!» – подумал Карл.
– Зачем?
– Не знаю точно. Но я должен вернуться на место, где мы с Папой расстались. Должен вернуться в его офис.
«Губернатор, я прошу вас, обратитесь к своему сердцу и измените свою политику, ибо если вы не сделаете этого, Господь сделает это за вас. И хотя вы говорите себе: «Никто ничего не видит, и никто ничего не слышит» – Бог видит, и Он слышит все: все, что вы говорите в сердце своем, все, что вы шепчете, все, что вы обсуждаете при закрытых дверях. Ничего не остается сокрытым от глаз Того, Который видит все!»
Пророк, стоявший у дальнего конца площади Флагов, находился очень далеко от губернатора и казался очень маленьким, но все же его сильный голос разносился над толпой и, ясный и отчетливый, перекрывал возбужденный гул и приветственные крики.
Тогда губернатор держался так, словно не слышал слов старика, но все же, как ни старался, не мог не слышать их. Сейчас, сидя в салоне первого класса в самолете, совершающем перелет в первый из трех городов, где были запланированы предвыборные выступления, губернатор никак не мог отделаться от мысли о том, насколько ясно может он воссоздать в памяти весь тот день, практически каждое слово, произнесенное пророком, даже интонации и модуляции его голоса. Он также хорошо помнил, какое чувство – такое же чувство он испытывали сейчас – вызвали у него тогда слова пророка. Подобное чувство испытывает ученик младшего класса, пойманный учителем на вранье, или сорванец, разбивший мячом стекло соседа, или старшеклассник, которого отчитывает заместитель директора школы.
«Подобно древнему царю Навуходоносору, вы создали свой образ, призванный увлекать людей: возвышенный образ, могучий образ, великий образ – куда более великий, чем вы сами», – сказал тот пророк.
«Откуда этот старикашка знал про мою рекламную кампанию? – Губернатор мысленно рассмеялся. – Да брось, это же телевидение; все знают эти приемы, этот шоу-бизнес. Никто по-настоящему не верит в этот вздор».
«Но прошу вас, остерегайтесь: Господь напомнит вам, что вы не есть этот образ».
«Да ладно, люди верят далеко не всему, что видят по телевизору... или на постерах... или на плакатах. Они понимают: это кампания, это реклама. Это просто... образ».
«И хотя вы можете сказать: «Я могуч и непобедим, я возвышаюсь над толпой, меня невозможно задеть или уязвить», – все же на самом деле вы слабы, как любой другой человек, не застрахованный от беды, не застрахованный от поражения!»
Тогда у губернатора мелькнула догадка, но сейчас он был почти уверен: старый пророк знал. Губернатор интуитивно понял это по словам пророка. Тот старик знал.
«Но он умер. Он умер. И теперь он никому не может рассказать».
– Хирам?
Губернатор взглянул на Эшли, свою жену, сидевшую в соседнем кресле.
– М-м?
– С тобой все в порядке?
Этой обаятельной улыбкой он улыбнулся совершенно машинально.
– Конечно. А как ты себя чувствуешь?
– О, прекрасно.
Она снова погрузилась в чтение журнала, а он снова задумчиво уставился в иллюминатор.
И вот так у них уже... сколько же лет? Она никогда не задавала больше одного вопроса, никогда не пыталась добиться искреннего ответа. Он говорил лишь столько, сколько считал нужным, и не обнаруживал никакого желания пойти дальше – и она верила в этот образ или, по крайней мере, вела себя так, словно верила.
В первое время их знакомства они разговаривали о политике, о своих занятиях в университете, об автомобилях, спорте, архитектуре – практически обо всем. Но он избегал разговоров об истинных чувствах, мечтах, тревогах, страданиях, любви, желаниях. Эти темы казались ему неудобными и составляли область, в которой он всегда терялся и не находил слов, словно вечный новичок, блуждающий впотьмах. В первые пять лет совместной жизни он осмеливался вступать в эту область достаточно часто и достаточно надолго, чтобы завоевать сердце Эшли, стать семейным человеком и добиться того, что он считал успехом в семейной жизни.
Но вскоре после этого его естественным образом потянуло к любовнице, которая не требовала бы близких отношений или мучительной открытости, но позволила бы ему оставаться там, где он чувствовал себя в безопасности, исполненным уверенности в себе и силы: в холодной машине политики и власти. Это был мир, в котором он действительно мог быть творцом своей судьбы и через Систему – творцом судьбы других людей. Его божеством была Задача, его религией – Цель, его символом веры... Что ж, правила здесь устанавливались в зависимости от игры, а игра велась ради Цели – и он замечательно преуспел в искусстве составления новых правил для новых игр. В любом случае его надежное прикрытие всегда оставалось при нем – образ человека, которым все его считали.
Сначала Эшли не поняла эту перемену – превращение обходительного расчетливого поклонника в чуть более сердечного и уязвимого симпатягу, который женился на ней, а потом снова веще более холодного, более отчужденного, более расчетливого человека, полного честолюбивых устремлений и энергии. У нее были свои потребности, но у него была его работа, поэтому одно время у них происходили столкновения, стычки, споры – и в конце концов ничего не изменилось. Она осталась опустошенной и неудовлетворенной, а он остался довольным собой. Он стал тем, кем намеревался стать с самого начала.
Он не помнил, в какой именно день Эшли изменила свой подход к их взаимоотношениям. Он был слишком занят, чтобы заметить это. Но спустя какое-то время он вдруг осознал, что она больше не пытается выведать у него его мысли и чувства. Она больше не отвлекала его прикосновением руки к плечу. Она больше не доверяла ему никаких своих тайн. Она оставалась рядом с ним как верная жена, но прежнее чувство близости ушло. Они словно заключили молчаливое соглашение, что не будут больше разговаривать – в истинном смысле этого слова. Такое положение вещей устраивало его. У него были свои честолюбивые замыслы, у нее были достоинства, им отвечавшие, – и они больше не разговаривали ни о чем, кроме како делах, от которых прямо зависело успешное достижение поставленных целей.
Были ли они счастливы? Они никогда не говорили об этом. Он был Губернатором, а она Женой Губернатора – и но необходимости, ради сохранения Образа, в своем супружестве они поддерживали видимость благополучия, сотрудничества и взаимной поддержки. Они распределили между собой роли – и играли их хорошо.
И теперь губернатор Хирам Слэйтер, сидевший и смотревший в иллюминатор на облака, был один на один со своими мыслями и страхами. Пророк умер. Но почему-то это обстоятельство не успокаивало. Слова пророка продолжали жить, и знание пророка могло перейти к другому человеку.
Хирам Слэйтер обдумывал способы выявить, оценить, а потом сдержать эту угрозу – по крайней мере, до завершения выборов. Знание, неизвестное избирателям, не причинит ему вреда; и в конце концов, что хорошо для Хирама Слэйтера, хорошо для штата.