– Лампочки без защиты, вот что. Можно бросить провод и током заделать мента. А потом забрать ключи и сделать ноги.
– Шустрый и все знаешь. А зачем ты здесь – знаешь?
– Конечно. – Расписной потянулся и пожал плечами. – Решили порядок в доме наводить. Вот во мне нужда и открылась.
– Чего?! При чем ты к порядку в крытой?! [66]
– Да при том! В Бутырке я с Каликом по закону разобрался, люди одобрили. И здесь Микулу не раз поправлял. Не иначе вы меня решили вместо него смотрящим поставить.
– Ты чо гонишь?! – Возмущенный Микула вскочил на ноги. – Когда ты меня поправлял? Ты чо, галушки накушался? [67] Я вор!
Расписной ухмыльнулся и подмигнул окружающим. Нахальство и дерзость здесь в цене. Арестанты были явно сбиты с толку. А он подробнее оценил обстановку, исправляя ошибки первого впечатления. Авторитетов было не больше шести. Трое – явные торпеды, ожидающие сигнала. У всех троих руки за спиной.
– Вор… – Расписной презрительно скривился. – Да я б тебя за гальем не послал, не то что садку давить! [68] У нас в Тиходонске такие воры только мотылей моют! [69]
–Что?!
Простить такие слова – значит потерять лицо. Микула, выставив кулаки, бросился на обидчика. Не вставая, Расписной поднял навстречу ногу и резко разогнул коленный сустав. Удар пришелся в грудь. Микула опрокинулся на спину, гулко стукнувшись затылком, и остался лежать, раскинув крестом руки.
– Я ж говорил – какой из него смотрящий! – Расписной со смехом указал пальцем на поверженного противника. Какими бы ни были первоначальные планы «Индии», ему явно удалось перехватить инициативу и набрать очки. Но назвать это победой еще было нельзя.
– Махаться в хате западло! – мрачно сказал Пинтос. Он явно был выбит из колеи.
– С зачинщика первый спрос, – парировал Расписной.
– Ладно… Только хватит пургу гнать, тебя не за тем позвали. Непоняток много выплывает, разбор требуется!
Три человека встали со шконок и полукругом окружили стол. В руках у них были ножи. Настоящие ножи! Вольф глазам своим не поверил. В особорежимной тюрьме, где обыски проводятся по нескольку раз в день, нож в руках зэка все равно что пушка или танк у преступников на воле.
– Слышь, Пинтос, сейчас в хате будет три трупа, – тихим, но от того не менее ужасным голосом сказал Расписной. – Пусть спрячут перья и вернутся на место!
Наступила мертвая тишина. Наглядная расправа с Микулой и не оставляющая сомнений в ее исполнении угроза сделали свое дело. Пинтос нехотя махнул рукой, ножи исчезли, торпеды вернулись на свои места. У них был вид побитых собак, но это ничего не значило – с тем большим остервенением каждый вцепится Расписному в глотку при первом удобном случае.
– Духаристый, значит, – констатировал смотрящий. – Ну, да это мы слышали. В своей Туркмении ты нашумел… Только там ты вертухаев мочил, а тут своего брата заделать норовишь. Да приемчиками хитрыми ментовскими руки крутишь… Объясни честным арестантам, как это получается?
Расписной усмехнулся:
– Что, тебе такую гнилую предъяву Микула подсунул? Нашли кого Смотрящим ставить. Вот и лежит – спекся весь!
– Не о нем щас базар, – без выражения ответил Пинтос. – О тебе. Давай за себя отчитайся.
– Ты на стопорки [70] с какой БОЛЬШОЙ ходил? – наклонился вперед Расписной, глядя смотрящему прямо в глаза.
– А хули ты опер? – прищурился в ответ Пинтос.
– Скажи, с какой? Сейчас ты сам за меня отчитаешься!
– С разными. И «наган» был, и «макар»…
– Вот видишь! – торжествующе улыбнулся Расписной. – С «макарами» все менты гуляют. Когда они нас вяжут, то «макаром» в рожу тычут да по башке колотят! Но тебе с «макаром» на дело идти не западло? А почему мне западло ментовским приемом клешню какому-нибудь бесу своротить?
Он осмотрелся. Несколько арестантов едва заметно улыбались.
– Слыхали мы, что у тебя метла чисто метет, – после некоторой паузы произнес Пинтос. – Слыхали. Только слова, даже гладкие, заместо дел не канают. А у тебя кругом – одни слова. Никто из честных бродяг тебя не знает. Дел твоих, обратно, не знают. Про приколы твои в «белом лебеде» слыхали – глухо так, издаля… И опять слова, слухи этапные. Может, было, может, нет, может, ты, а может, кто другой…
– Знают меня все, кто надо, – спокойно возразил Расписной. – Спросите корешей, с которыми я по малолетке бегал, – Зуба, Кента, Скворца, Филька спросите. Косому Кериму малевку тусаните, Сивому… В Средней Азии меня многие знают. А если бы тебя, Пинтос, в пески загнали, то, может, точняк такие бы непонятки и вылезли. Кто там про тебя слыхал?
Смотрящий помолчал, со скрипом почесал потную шею:
– Это верно. Пески далеко… Этапы долго идут. Но не через месяц, так через три тюрьма все узнает.
Пинтос испытующе смотрел на Расписного и, наверное, уловил отразившееся у него на лице облегчение. Губы смотрящего искривились в злорадной улыбке.
– Только нам столько ждать не надо. Мы сейчас все узнаем. Коляша!
В дальнем углу хаты обозначилось какое-то шевеление, и к столу бесшумно двинулась тощая согбенная фигура. Расписной мог поклясться, что среди пересчитанных обитателей камеры этого человечка не было. Либо он вылез из-под шконки, либо материализовался ниоткуда. А может, в силу убогости, серости и незаметности растворялся в убогом тюремном мирке, сливаясь с серым шконочным одеялом, как хамелеон сливается с любым предметом, на котором находится.
– Метла метет чисто, – повторил Пинтос. – Только Коляша тридцатник размотал и был кольщиком [71] на всех зонах. Он сейчас твои картинки почитает. Как там у тебя концы с концами сходятся!
– Регалки не врут, – дребезжащим голосом произнес Коляша. – Туфтовые сразу видать…
На вид ему было не меньше ста лет. Дрожащая голова, сутулая спина, опущенные плечи, неуверенная походка, длинная пожелтевшая исподняя рубаха и такие же кальсоны с болтающимися тесемками. Добавить белые, до плеч, волосы, бороду по пояс да вложить в руки свечку – вылитый отшельник, отбывающий добровольную многолетнюю схиму и прикоснувшийся к тайнам бытия.
Но ни бороды, ни длинных волос у Коляши не было: сморщенное личико смертельно больной обезьянки, вытянутый череп, туго обтянутый желтой, с пигментными пятнами кожей, неожиданно внимательный взгляд слезящихся глаз. И какая-то особая опытность многолетнего арестанта, вся жизнь которого прошла в зверином зарешеченном мире.