– Я думаю, что со временем у вашей журналисточки это тоже стало бы отлично получаться, – грубовато пошутила Нэнси, за что и получила от Рози игривый шлепок.
– Но разве ты не показывала ему свое удостоверение или пресс-карту? – раздраженно спросил Маршалл.
– Он меня даже не слушал. Я ему сказала, кто я такая.
– Может, он не расслышал? Слушал он ее? – обратился Маршалл к девушкам.
Они только пожали плечами, но Бернис, перейдя на фальцет, закричала:
– Ну что, так, по-твоему, достаточно громко? Именно так я вчера кричала, когда он надевал на меня наручники!
– Добро пожаловать в Аштон!
– Ну погоди же! Дай мне только выбраться отсюда, уж я постараюсь снять с него полицейскую бляху!
– Не марай руки, – Хоган протестующе поднял ладонь, чтобы предотвратить дальнейшую бурю. – Послушай, все это не стоит твоих переживаний.
– А это зависит от того, с какой стороны поглядеть!
– Бернис…
– Мне бы очень хотелось написать кое о чем, полосы на четыре. Об этом фараоне и о его безнадежном кретине-начальнике. Кстати, где он?
– Ты имеешь в виду Бруммеля?
– У него удивительная способность исчезать. Он-то знает, кто я такая. Где он?
– Не знаю, я его утром не застал.
– А вчера он повернулся ко мне спиной!
– Что?
Внезапно Бернис осеклась, но по ее лицу Маршалл сразу понял, что она хотела сказать: не забудь спросить меня об этом после.
В эту секунду отворилась решетка тюремного коридора, и к ним направился сержант Данлоп.
– Ладно, поговорим об этом позже, – произнес Маршалл. – Все в порядке, Джимми?
Полицейского тоже встретили градом насмешек, воплями и диким смехом, так что ответил он не сразу. Но у него был ключ от камеры, и этого было достаточно.
– Отойдите от двери, – приказал сержант.
– Эй, там, может, переменишь тон? – такой, примерно, ответ получил он, однако пространство у дверной решетки освободили. Джимми открыл ее, Бернис выскользнула, и клетка снова захлопнулась.
– Значит, так, – сказал полицейский, – тебя отпускают под залог. Когда нужно будет явиться в суд, тебя известят.
– Верните мне сумку, пресс-карту, блокнот и фотокамеру, – прошипела Бернис и двинулась к выходу.
* * *
Наверху, в вестибюле суда, Кэт Хоган, грациозная рыжеволосая женщина, всегда полная достоинства, пыталась хоть чем-то заполнить время ожидания. По окончании фестиваля здесь было на что посмотреть, хотя, по правде говоря, зрелище было не из приятных: несколько разбушевавшихся человек, сопровождаемых полицейскими, входили, сражаясь с наручниками и грязно ругаясь, а вернее сказать, их бесцеремонно заталкивали в вестибюль. Другие, наоборот, выходили на свободу после ночи, проведенной за решеткой. Картина напоминала смену рабочих на какой-то странной фабрике. Первая смена растерянно покидала здание, неся свои скудные пожитки в маленьких бумажных пакетах. Вторая смена, в наручниках, отчаянно сопротивлялась. Большинство полицейских были чужаками, прибывшими из соседних городков для подкрепления малочисленной команды Аштона. За дружелюбие и вежливость им не платили.
За большим столом, заваленным ворохом бумаг, сидела женщина с двойным подбородком. Рядом с ней в пепельнице дымились сразу две сигареты, но у нее не хватало времени затянуться из-за бумаг, которые надо было оформить на каждого поступающего и выбывающего. По мнению Кэт, тут было слишком много беспорядка и суматохи. Несколько дешевых адвокатов раздавали свои визитные карточки. Однако ночь, проведенная в тюрьме, послужила серьезным наказанием для большинства, и теперь у них было только одно желание – поскорее убраться подальше от злополучного города.
Кэт бессознательно покачала головой. Подумать только, бедняжка Бернис попала в загон со всеми этими подонками. Она, должно быть, вне себя от возмущения.
Почувствовав на талии сильную ласковую руку, она прильнула к мужу.
– О-о-о… Какая приятная перемена.
– После того, что я насмотрелся внизу, – сказал Маршалл, – мне необходимо прийти в себя. Кэт притянула его к себе.
– И что же, так бывает каждый год?
– Нет, с каждым годом все хуже.
Кэт опять покачала головой, и Маршалл прибавил:
– Но на сей раз «Кларион» выскажет свое мнение. Аштон должен изменить курс, пора это наконец-то понять.
– Как Бернис?
– Ну, из нее в скором времени получится классный журналист. С ней все в порядке, она выжила.
– Собираешься ли ты поговорить с кем-нибудь о случившемся?
– Альфа Бруммеля нет на месте. Он достаточно хитер. Но я его сегодня поймаю, и тогда посмотрим, что можно сделать. И потом, я хочу получить назад мои двадцать пять долларов.
– Уверена, что он очень занят. Не хотела бы я быть шерифом в такой день, как сегодня.
– Он еще меньше этого захочет, когда я до него доберусь.
Отрывисто стуча каблуками в вестибюле, наконец появилась Бернис. Ночь, проведенная взаперти, оставила глубокий отпечаток на ее лице. В руках у нее тоже был бумажный пакет, в котором она с раздражением копалась, проверяя, все ли на месте.
Кэт протянула руки, чтобы обнять и утешить девушку.
– Бернис, как ты себя чувствуешь?
– Скоро все узнают, кто такой Бруммель, да и мэру не поздоровится, а эту полицейскую рожу я так пропечатаю – язык не повернется произнести. Я вне себя от возмущения. Меня тошнит от всей этой истории. Не знаю,
Удастся ли отмыться от этой грязи, но мне просто необходимо принять ванну.
– Конечно, конечно, – согласился быстро Маршалл. – Но сначала настучи-ка это на машинке, придави им хвост. Отчет о фестивале должен попасть в завтрашний номер.
Бернис, осторожно порывшись в кармане, вытащила скомканную ленту туалетной бумаги и выразительным жестом протянула ее Маршаллу.
– Твой лучший репортер всегда на службе, – сказала она. – А что же там еще делать, как не разглядывать надписи на стенах и стоять в очереди в туалет. Думаю, что ты найдешь тут весь отчет, в красках. И потом, я взяла интервью у соседок по камере для приправы. Кто знает? Может, удастся заставить этот город задуматься о том, куда он катится!
– А фотографии? – спросил Маршалл. Бернис протянула ему кассету с пленкой:
– Уверена, здесь ты найдешь что-нибудь подходящее. У меня есть еще несколько кадров, но они представляют для меня личный интерес.
Маршалл улыбнулся. На него это произвело впечатление:
– Даю тебе сегодня отгул, а завтра все будет выглядеть иначе.