Нэнси с некоторой опаской подошла к оставленным бумагам. Она и не предполагала, что обязана будет жить по какому-то расписанию.
Сверху лежало пресловутое «заявление для прессы». Все примерно так, как сказал Ник: «поженились... расстались по личным мотивам... решили снова попытаться...». О ней самой не было почти ничего — ни о семье, ни о работе, просто «Нэнси Тревер». Ну и правильно... кто она, в конце концов, такая?..
Расписание состояло из трех пунктов. Завтра — осмотр вилл. Послезавтра в 13:00 — деловой ленч в «Браун Паласе» с мистером Ферленом (см. прилагаемый материал). Через два дня — благотворительный бал-аукцион в Чикаго, вылет в 6:00 утра.
«Прилагаемый материал» содержал данные о мистере Ферлене, с которым предстояло завтракать. Вдовец пятидесяти пяти лет, жена умерла полгода назад; на завтраке, очевидно, будет с дочерью Кэтрин, двадцати четырех лет, которая после смерти матери выполняет функции хозяйки дома. Придерживается умеренно-консервативных взглядов. Круг увлечений — горнолыжный спорт, лошади (в том числе скаковые).
— Ну что, разобралась? — Ник появился в дверях так неожиданно, что Нэнси вздрогнула. Он был по-прежнему босиком, без пиджака и галстука.
— Да... тут только не написано, когда мы вернемся и Чикаго.
— После бала, ночью.
— Нужно, чтобы кто-нибудь собаку вывел — она не может целый день не гулять.
— Ну, скажешь Джеральду, — беспечно пожал он плечами, прошел в спальню, уселся на кровать и огляделся. — Кстати, ты особо не распаковывайся, мы послезавтра, наверное, уже переедем.
— А я... — нерешительно начала Нэнси, — я могу вообще что-то Джеральду говорить?
— Ты о чем? — удивился Ник.
— Ну, сегодня я даже не знала, можно ли его попросить позвонить тебе... когда этот тип меня не пускал, у меня не было твоего телефона.
— Телефон я тебе сейчас дам. А Джеральд ведает у меня всеми, так сказать, бытовыми вопросами — и, естественно, должен выполнять твои указания. Если что-то будет не так — он просто скажет.
— А он знает про контракт? — невольно вырвалось у нее.
— Нет. Никто не знает, кроме нас с тобой и мисс Эмбер. И... желательно, чтобы ты тоже никому об этом не говорила.
Нэнси не представляла, как вообще можно было бы кому-то сказать: «Вы знаете, мой муж меня нанял на два месяца...» Вдруг вспомнила про шоколадки и, сорвавшись с места, выскочила из комнаты.
В гостиной, слава богу, все выглядело благопристойно. Дарра, устав и пресытившись, спала на диване и на оставшиеся конфеты не покушалась. Тем не менее Нэнси убрала блюдо наверх и вернулась в спальню.
— Ник, пожалуйста, не давай собаке так много шоколада, — начала она с порога — и тут обнаружила, что он, бесцеремонно открыв ее шкатулку с украшениями, изучает содержимое.
— Я ей всего штук шесть дал... или семь... О! А это я делал! — Он с улыбкой достал подвеску с аметистом и покачал на пальце.
— Для собаки это много.
— Ну, она так смотрела...
— Не надо, — повторила она. — У нее желудок может расстроиться. И что тебе нужно в моей шкатулке?
— Ничего... просто так смотрю. Ты же знаешь, я люблю камни. Кстати, кольцо у тебя сохранилось?
— Что?
— Ну, обручальное кольцо?
— Нет.
— Выбросила? — спросил Ник так легко, словно речь шла о грошовой бижутерии.
— Нет. Продала.
— И много дали? — усмехнулся он.
— Полторы тысячи.
— Продешевила.
— Сама знаю. Деньги очень нужны были. Дарра под машину попала. Ногу сломала, бедро, операцию пришлось делать, а потом я еще девочку нанимала, сидеть с ней... — Нэнси поймала себя на том, что чуть ли не оправдывается — хотя какое ему дело?!
—Ладно, завтра принесут образцы — выберешь новое, — небрежно отмахнулся он и добавил, словно объясняя: — Ты — моя жена.
«На два месяца», — подумала она и спросила, чтобы сменить тему разговора:
— У тебя ноги уже не болят?
— Нет. От этой штуки быстро проходит. Мне еще массаж сейчас предстоит, ты подождешь с ужином?
— Ладно, я пока с собакой схожу. Только переоденусь.
Все так обыденно, словно они уже много лет вместе, словно не только вчера Ник неожиданно снова ворвался в ее жизнь...
Увидев, что он не понял намек и не собирается двигаться с места, Нэнси выбрала в шкафу джинсы со свитером и кроссовки (может, миссис Райан такое носить и не положено, но гулять с собакой в сапожках на каблуках — это тоже не сахар!) и направилась в сторону ванной. Когда она проходила мимо Ника, он внезапно ухватил ее за предплечье и притянул к себе.
Взглянул снизу вверх, тихонько рассмеялся:
— Не волнуйся так. Пока все идет хорошо, — и, прежде чем Нэнси успела отдернуть руку или сказать что-то, отпустил.
Глава 6
Этого района Нэнси не знала и шла куда глаза глядят. Шла, мысленно продолжая разговор, — и сама толком не зная, с кем говорит. С Ником — но с каким? С тем, прежним — нервным и сердитым, чутким и добрым, — который когда-то заставил ее еще раз ненадолго поверить, что в жизни все будет хорошо? Или с чужим приезжим миллионером, который хотел побыстрее решить «мелкую проблему» и в ответ на все возражения, на все попытки что-то объяснить методично и полупрезрительно набавлял цену: «Сто тысяч... двести тысяч...» А может быть, с придуманным, никогда не существовавшим человеком, готовым выслушать ее — выслушать и попытаться понять?..
«Все та же?.. Нет, уже не та, Ник. Совсем не та. И ты про меня ничего не знаешь...»
По лицу текли слезы, Нэнси смахивала их, вытирала перчаткой нос — и рассказывала о том, как приехала в Денвер, как устроилась работать на телестудию, как спустя год купила дом — тот самый, с которым теперь придется расстаться. Как постоянно не хватало денег, как она болела, простужалась, как взяла Дарру, совсем тогда еще маленькую, — и почти сразу снова заболела, и ходила с ней гулять, больная, и боялась, что по дороге упадет. Рассказывала все то, чего не рассказывала никому — потому что это никогда никого не интересовало...
— И ты знаешь, что самое страшное, Ник? — сказала она громко, вслух, последнее, что хотелось сказать. — Я больше ни о чем не мечтаю. Только — чтобы меня все оставили в покое...
Обратная дорога заняла куда больше времени. Для начала Нэнси, думая, что срежет путь, свернула в тупик, а потом, когда вышла на проспект, порывы ледяного встречного ветра с редкой снежной «крупкой» не давали ей идти быстро.
Она семенила, наклонив голову, прикрывая одной рукой нос, а другой — грудь, и изредка бормоча трусившей рядом Дарре: «Ничего, девочка, ничего — скоро мы уже придем!»