За ужином все было как и вчера: они сидели за столом, друг против друга, слышался лишь легкий звон посуды и короткие реплики: «Тебе положить?..», «Передай, пожалуйста...»
Как вчера — и не как вчера. Казалось, весь мир сузился до размеров этой комнаты, где были только они двое. Ник почти не ощущал, что ест, не «додумывал» еще что-то по работе и не перебирал в памяти завтрашние дела. Сейчас все это не имело значения — просто не существовало.
А важно было другое: склоненная голова Нэнси, ее глаза, смотревшие не на него, в тарелку, — и ее порозовевшие щеки. И мочки ушей, даже не розовые — пунцовые.
Ник не понимал, почему она так нервничает — ведь не в первый же раз! Хотелось сказать ей что-то успокаивающее, легкое, доброе — и страшно было каким-нибудь неловким словом сделать так, что она снова ощетинится, как ежик, а среди ночи отвернется или уйдет плакать в ванную.
Наконец, когда Нэнси не глядя потянулась к бокалу и чуть не опрокинула его, Ник тихонько позвал:
— Котенок... — Дотянулся до ее руки и легонько сжал, поглаживая большим пальцем. — Приходи сегодня ты ко мне. Пожалуйста... — Между бровей стала четче знакомая тревожная морщинка, и он повторил, как можно мягче и ласковее: — Пожалуйста...
Нэнси кивнула. Не сразу, едва заметно, но это был кивок. И, почувствовав, как легко вдруг стало дышать, Ник улыбнулся и добавил:
— Только... не бери собаку — я ее стесняюсь...
(Ничего он не стеснялся — просто боялся, что эта животина в самый неподходящий момент снова захочет пить!..)
Глава 13
Это была одна из тех ночей, которая запоминается на всю жизнь. Нику казалось, что он запомнит все, до мельчайшей подробности: каждое движение, слово, ощущение. Но запомнилось четко лишь одно: как он в какой-то момент оторвался от Нэнси, пошел в ванную и вернулся оттуда с мокрым полотенцем. А она лежала и смеялась; пискнула, когда холодное полотенце коснулось ее живота, — и снова рассмеялась, и зубы блеснули в свете маленькой прикроватной лампочки...
Он не помнил, когда заснул, — короткие периоды забытья сменялись пробуждением, и было непонятно, во сне или наяву все кружит и кружит голову запах травы... Но когда проснулся, взглянув на часы, понял: произошло то, чего не случалось с ним уже много лет: он чудовищно, просто катастрофически проспал!
Чтобы успеть на назначенное с утра совещание, внезапно отменять или сдвигать которое было бы безалаберностью, которой Ник никогда бы не потерпел от своих работников — а значит, не мог позволить и себе, требовалось выйти минут через пятнадцать. Ни о каком завтраке речи уже не шло. «Фактор дельта»!
Его личный «фактор дельта» мирно посапывал рядом, прижавшись к нему спиной. Ник слегка встряхнул ее за плечо и услышал в ответ недовольный стон. Сонные глаза медленно открылись.
— Пожалуйста, свари мне кофе, я ужасно опаздываю! — выпалил он на одном дыхании и унесся в ванную.
Холодный душ... горячий... снова холодный — эта процедура, как обычно, быстро стряхнула с него остатки сна. Зубы почистить... побриться... Было непонятно, услышала Нэнси его просьбу или закрыла глаза и спряталась обратно под одеяло.
Лишь выйдя из ванной, Ник увидел, что его призыв не остался безответным. В постели Нэнси не было. Нажав кнопку телефона, он сообщил мисс Эмбер, что через десять минут ждет всех внизу, и начал торопливо одеваться.
Нэнси сидела в гостиной, завернувшись в халат и забравшись с ногами в кресло, — сонная, с полузакрытыми глазами. Зажав в руках грушу и ножик, она явно собиралась с силами, необходимыми для расчленения оного плода. На столе стояла чашка кофе и блюдо с шоколадками.
— Спасибо. — Он подошел и, не садясь, отхлебнул.
— Грушу будешь? — пробормотала она.
— Давай. Собери, пожалуйста, мои вещи — или вызови горничную, чтобы все упаковала. Я сюда уже не вернусь, вечером сразу на виллу поеду.
— Угу...
— Не забудь про сегодняшний ленч — ровно в час, во французском баре «Браун Паласа».
— Угу... На... — протянула Нэнси разрезанную на ломтики грушу.
— Ты сейчас обратно спать пойдешь?
— Угу.
— Не проспи, не опоздай! — Ник допил кофе и забросил в рот пару сочных ломтиков. — Ну, я пошел. — Погладил растрепанную рыжеватую прическу, поцеловал потянувшееся навстречу сонное зажмуренное лицо и вылетел за дверь.
Как ни странно, на ленч Нэнси почти не опоздала — минут на пять, не больше. Своим появлением вызвала скрытое недовольство мисс Ферлен (до появления Нэнси та усиленно делала Нику глазки), извинилась за опоздание и охотно включилась в светскую беседу.
На подобных ленчах о делах говорить не полагалось — это было лишь предварительное знакомство с потенциальным партнером. Следующим этапом мог стать деловой и уже «без женщин» разговор в офисе... а мог и не стать.
Ферлен был выходцем из старой местной семьи, когда-то сделавшей себе капитал на золотодобыче. Ему принадлежало несколько золотоносных шахт — увы, истощившихся и заброшенных еще до Великой депрессии. Тем не менее он утверждал, что, используя современные методы золотодобычи, можно снова сделать эти шахты рентабельными.
Кроме того, по его словам, шахты изобиловали полудрагоценными камнями, на которые в девятнадцатом веке мало кто обращал внимание, зато сейчас они пользовались большим спросом. Это уже на начальном этапе могло послужить дополнительным источником прибыли.
Ник в принципе готов был войти в дело, однако до принятия окончательного решения считал необходимым провести полное обследование шахт силами своих собственных экспертов.
Но обо всем этом речи за столом не было. Соблюдая правила игры, они беседовали о всякой чепухе: о погоде, о предстоящем музыкальном фестивале, о спорте, о лошадях. Ферлен упомянул, что его гордость — скаковой жеребец Медовая Оладья — происходит от известного чемпиона Сердолика. Нэнси тут же сообщила, что имела честь быть «лично знакома» с Сердоликом — он принадлежал родителям ее одноклассницы. Это вызвало со стороны Ферлена восхищение и массу расспросов. Выяснилось, что Сердолик (ах, как интересно!) обожал бутерброды с сардинами!
С самого начала Ник понял, что у него не жена, а клад! Хорошенькая, подтянутая, нарядная, она мило улыбалась, поддерживала светскую беседу, тем самым давая ему возможность, вставляя единичные реплики, думать о своих делах, — да еще и французский язык знала! У него самого было стойкое предубеждение к фешенебельным французским ресторанам: меню в них изобиловало непонятными названиями, похожими на перечень древних аристократичеких родов. Поэтому он обычно сразу говорил своей спутнице: «Дорогая, закажи на свой вкус!» или выбирал наобум — и, увы, не всегда оставался доволен результатом.
Нэнси же на его: «Закажи и мне, пожалуйста!» заговорила по-французски с пулеметной скоростью, официант только успевал записывать. Слышались красивые, но совершенно непонятные слова: «Волован тулузьен... адмирал... сюпрем... арменонвиль... саварен...»