Глава 19
На следующий день после того самого бала, без всяких слов и объяснений, на комодике в ее спальне появилась индийская шкатулка. Внутри лежало ожерелье с опалами. Нэнси не стала ничего говорить. Зачем? Уходя, она просто оставит здесь все это...
Пока же обязанности миссис Райан требовали все новых туалетов и драгоценностей. Она покупала — не самое дорогое, но и не самое дешевое — такое, что было прилично надеть в ее положении. И никогда не надевала аметистовую подвеску и комплект с лазуритом: они были из другой жизни, были сделаны когда-то именно для нее, для Нэнси, а не куплены для «миссис Райан».
Деловой ужин... дружеский обед... открытие нового корпуса предприятия «Райбери Индастриз» в Силиконовой долине. Ей было тошно снова заходить в этот самолет, тошно сидеть в нем — но ее же никто не спрашивал...
Прием у мэра Денвера — Нэнси так и не поняла, по поводу чего. Как любезничал с ней Бреннер — тот самый Бреннер, который совсем недавно шествовал по коридорам телестудии, едва замечая ее! Впрочем, любезничал он не с ней, а с женщиной, сопровождавшей «большого босса», и не просто сопровождавшей — бери выше! — исполнявшей обязанности жены этого босса.
Сказал между делом, что на студии открылась новая вечерняя программа и почти весь штат ток-шоу, в котором работала Нэнси (при этом заговорщически улыбнулся, мол, он-то понимает, это была всего лишь эксцентричная прихоть решившей развлечься миллионерши), переведен туда.
То же самое рассказала ей Лиза — Нэнси все-таки побывала у нее на свадьбе. Побывала, пообщалась с бывшими коллегами, выслушала все подробности про эту новую программу и познакомилась с ее «хозяйкой». Это была совсем молодая женщина по имени Фрэн, приехавшая из Бостона, которая до сих пор поверить не могла в свою удачу — внезапно получить программу! Хорошенькая, изящная и обаятельная, она разговаривала с Нэнси почтительно, как с высокопоставленной особой.
Да и все остальные, многих из которых Нэнси знала годами... Они были радушны, приветливы, Лиза благодарила за подарок — но Нэнси не оставляло ощущение, что относятся к ней уже не как прежде, что между нею и всеми этими людьми возникла невидимая стенка, которая и не позволяет больше им вести себя с ней непринужденно.
С того времени, когда Нэнси уехала из Хьюстона, она еще никогда не чувствовала такого беспросветного, всепоглощающего одиночества.
Конечно, она уже много лет жила одна — но на работе можно было и поболтать, и посплетничать, и пошутить; рассказать сон — и выслушать чужой; посудачить о моде и диетах — и дружно, всем миром, высказать заочное «фи!» придурку Блейзу. А вечером, дома, ее ждала Дарра — и радовалась ее приходу, и они вместе шли гулять, и вместе ужинали.
А теперь... Почти сразу после завтрака она уходила из дома — или в салон красоты (миссис Райан должна выглядеть безупречно!), или купить что-то к очередному мероприятию, или в кино, или просто... куда-нибудь.
Как-то днем она, сама не зная зачем, подъехала к своему дому. Зашла внутрь, не включая отопление и свет, поднялась наверх и легла на кровать. И пролежала так до самого вечера.
С тех пор Нэнси делала это часто. Не спала — просто лежала и смотрела в потолок. Время текло незаметно, порой она спохватывалась, когда уже темнело; вставала и ехала обратно на виллу.
Она не любила эту виллу. Непонятно почему — ведь, когда они с Джеральдом приехали сюда впервые, ей все понравилось: и большой огороженный участок, где можно было спокойно спускать собаку, не боясь, что из-за угла вывернет машина; и сама вилла — солнечная, ухоженная, с цветами в горшках и стильной мебелью; и приветливая пожилая экономка.
Теперь же, возвращаясь туда, Нэнси каждый раз собиралась с силами, как перед дверью зубного врача — вроде и нужно, и нечего бояться — а все равно... как-то неприятно. Это был не ее дом; дом, который никогда не станет ее, — и хотелось как можно быстрее пройти к себе в спальню и закрыть дверь.
Да и экономка, которая с первого взгляда произвела столь благоприятное впечатление... Уже через пару дней Нэнси делала все, чтобы сталкиваться с ней как можно реже. Прежде всего, миссис Берк не любила собак — это стало понятно в день приезда, стоило увидеть ее поджатые губы и взгляд, брошенный на следы, которые Дарра оставила на входе в дом. Кроме того, она не любила молодых женщин — особенно таких, которые выскакивают замуж за богатых людей и портят им после этого жизнь...
То, что отношения между мистером и миссис Райан были несколько натянутые, экономка поняла быстро — поняла, нашла виновного и осудила. Разумеется, она никогда не позволила бы себе как-то проявить свое отношение к сложившейся ситуации — была вежлива, предупредительна и деловита, — но Нэнси чувствовала это осуждение в каждом слове и каждом взгляде и, если была возможность, предпочитала говорить о хозяйственных делах не с миссис Берк, а с Джеральдом. С ним было проще. С ним она даже иногда разговаривала на отвлеченные темы — о фильмах, о собаках, о погоде на завтра...
Натянутые отношения... Хорошее слово — действительно, словно струна, натянутая между двумя людьми и грозящая рано или поздно лопнуть и хлеснуть наотмашь, оставив болезненные шрамы.
Хотя — какие же натянутые? Она сама сказала: «Не требуй от меня никаких чувств» — и Ник принял «правила игры».
Днем они виделись мало — разве что за завтраком и ужином, да еще во время «протокольных» мероприятий, которых было по три-четыре в неделю.
После ужина Нэнси часто уходила в бассейн. Сидеть в комнате было невыносимо — казалось, стенки постепенно сближаются, надвигаются на нее и рано или поздно раздавят.
В бассейне было просторно, гулко и пусто. Нэнси недолго плавала, а потом ложилась загорать под искусственным «солнышком» с каким-нибудь старым, десятки раз читанным детективом. Ничего нового или более серьезного читать она в последнее время не могла — глаза скользили по строчкам, не воспринимая их смысла.
Впрочем, и этот детектив читать не получалось — если приходил Ник.
Он приходил не каждый день, но довольно часто. Приходил, приветствовал Нэнси взмахом руки, скидывал халат и лез в воду.
Двадцать пять ярдов туда, двадцать пять — обратно, короткая передышка. Цепляясь за поручень и высунув из воды голову, Ник вытирал мокрое лицо, делал пару глубоких вдохов, отталкивался от бортика — и вновь устремлялся вперед. И снова, и снова... Туда — обратно — передышка. Туда — обратно — передышка.
Нэнси понимала, что не надо смотреть на него, что лучше встать и уйти, но не уходила — смотрела и смотрела на мощное гибкое тело, без устали разрезающее голубоватую воду.
И вспоминала их «медовый месяц» — как они тянулись друг к другу, и целовались до одури, и бассейн, в котором они плавали, то и дело сталкиваясь... И Ник тогда тем же самым жестом смахивал воду с лица.
Ведь было же это все! Было, было, было! Иногда ей мучительно хотелось заплакать, закричать, завыть — броситься к нему, прижаться, почувствовать, хоть ненадолго, его силу, его тепло и надежность. Прижаться, уткнуться и повторять одно и тоже: «Ник, что с нами случилось, почему все так? Почему? Мне плохо — мне так плохо... Сделай хоть что-нибудь, чтобы мне не было так плохо, чтобы я не чувствовала, что схожу с ума, что лечу в какую-то преисподнюю... Мне плохо, Ник!»