– Ну, если ты так говоришь…
– Я так говорю. Эйдриан отпил вина.
– Маслянистое, верно? И ваниль, как запоздалый сюрприз.
– Да, да, великолепно… м-м…
– Ты хочешь что-то спросить? Момент был довольно трудный.
– Дональд?
– Да?
– Насчет прошлой ночи…
Трефузис смерил Эйдриана печальным взглядом.
– О боже, ты же не собираешься задавать мне неудобные вопросы, правда?
– Нет, – ответил Эйдриан. – Если тебе они кажутся неудобными, то нет.
– Я подразумевал тебя, — сказал Трефузис. – Ты ведь не хочешь попасть в неудобное положение?
Эйдриан безнадежно махнул рукой:
– Просто это выглядит так… так…
– Так гадко?
– Да нет же! – воскликнул Эйдриан. – Я не это имел в виду, я хотел сказать, это выглядит так…
– Так не похоже на меня?
– Ну…
Трефузис потрепал его по плечу.
– Давай отправимся в «Лопатку», – сказал он. – Уверен, у Боба найдется для нас симпатичный и тихий столик.
В «Бараньей лопатке» яблоку было негде упасть. В одном углу хоровики из колледжа Св. Иоанна, уже успевшие набраться «Пимза» на каком-то устроенном по случаю начала мая садовом приеме, исполняли a capella версию «Послания в бутылке», в другом яростно пихали друг друга в грудь двое компьютерных разработчиков, обладателей миллионных состояний. Эйдриан вспомнил, как два года назад один из них стрелял у него сигареты в «Орле». Ныне его компания стоила шестьдесят миллионов фунтов.
Хозяин заведения живо приблизился к ним и подмигнул.
– Профессор Трефузис, сэр, и юный мистер Хили! – сказал он и откинул голову назад, точно получивший солнечный удар старшина на плацу. – У нас нынче немного шумно, сэр.
– Вижу, Боб, – ответил Дональд. – Можем мы где-нибудь?..
– Я размещу вас наверху, сэр.
Боб повел их через бар. Один-два посетителя, увидев Трефузиса, прервали разговоры. Эйдриана поразило блаженное спокойствие, с которым Дональд приветствовал их.
– Добрый вечер, Майкл! Мне страшно понравился ваш сержант Мазгрейв [85] . Один в один. А сапоги какие! Саймон! Видел в почте ваши результаты. Третье место! Вы, должно быть, вне себя от восторга.
Вместе с Бобом они поднялись наверх.
– Мы все очень гордились, читая в газете о ваших подвигах, сэр.
– Да ну? Спасибо, Боб.
– Это напомнило мне моего давнего начальника личного состава, когда тот попадал в дворцовый караул. Тогда мы, разумеется, называли это место Ебукингемским дворцом.
– Не сомневаюсь.
– Боже, боже, в те дни Сент-Джеймский парк был просто клоакой, сэр. Ни единого куста, в котором нельзя было бы обнаружить по меньшей мере одного караульного с клиентом. Вы, конечно, помните полковника Брамолла, сэр?
– Благодарю вас, Боб, эта комната нас более чем устроит. Вы не попросите Наиджела принести нам пару бутылок «Грюо-Лароз»?
– Определенно, сэр. Как насчет хорошего пирога с телятиной и ветчиной?
– До смехотворного идеально.
– Я мигом, сэр.
Когда они покончили с телятиной и ветчиной – но не с чатни, каковая приправа, как предупредил Трефузис, совершенно губительным образом действует на вкусовые окончания, – последний разлил по бокалам вино.
Эйдриан проглотил свое с жадностью, решив, что только опьянение позволит ему совладать с ощущением неловкости. Раз уж Волшебнику страны Оз предстоит обратиться в печального, смущенного старика, Эйдриану не хотелось быть трезвым, когда это произойдет.
Хотя, если говорить честно, Дональд, потягивавший кларет и одобрительно кивавший, выглядел примерно таким же печальным и смущенным, как «Смеющийся кавалер» [86] .
– Пурист мог бы порекомендовать еще год старения, который сгладил бы резкость танинов, – сказал Трефузис. – Однако я думаю, оно уже достигло высшей степени качества.
– Хорошее вино, – отозвался Эйдриан, наливая себе еще бокал.
Трефузис с довольным видом наблюдал за ним.
– Доброе вино похоже на женщину, – сказал он. – За тем исключением, конечно, что у него отсутствуют груди. Равно как руки и голова. Ну и говорить или вынашивать детей оно тоже не способно. На самом деле, если вдуматься, доброе вино и отдаленно-то женщину не напоминает. Доброе вино похоже на доброе вино.
– Я тоже немного похож на доброе вино, – сообщил Эйдриан.
– Ты улучшаешься с возрастом?
– Нет, – ответил Эйдриан, – просто стоит мне появиться на людях, как я оказываюсь хмельным.
– С той только разницей, что тебя укладывают на хранение после распития, а не до.
Эйдриан покраснел.
– О господи, в сказанном мной не было никаких сексуальных аллюзий. Просто фривольный каламбур на тему порождаемого спиртным бессознательного состояния. Мне особенно нравится «укладывают на хранение». Тебя так и будут приводить в замешательство возможные эротические истолкования каждого моего слова?
– Прости, – сказал Эйдриан. – Похоже, я – представитель не самого удачного урожая.
– Это глупость, хоть и очень любезная. Мы говорили о винопийстве, – я всегда верил в права молодежи на пьянство. Не до алкоголизма, конечно, это пассивное состояние бытия, а не позитивное действие. Однако пить сколько душа принимает – дело хорошее. Это походит на тост. За излишества.
– За излишества, – сказал, поднимая бокал, Эйдриан. – За «ничто не слишком».
– Ну что ж, ты раздавить сумел плод Радости на нёбе утонченном [87] – и правильно сделал.
– Китс, – рыгнул Эйдриан. – «К меланхолии».
– Правильно, Китс, – подтвердил, пополняя бокалы, Трефузис. – На самом деле «Ода меланхолии», но мы, надеюсь, не будем впадать в педантизм.
– И хрен с ней, – согласился Эйдриан, ненавидевший, когда его поправляли, пусть даже добродушно.
– А теперь, – сказал Трефузис, – нам следует поговорить. В данный момент, – продолжал он, – мне нечего сказать тебе о прошлой ночи. Быть может, когда-нибудь, когда в мире все снова окрасится в тона более радужные, я смогу поведать такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звезды, вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе [88] , – в общем, привел бы тебя в состояние крайнего возбуждения. Пока же – молчание, и держи все, что ты думаешь по сему предмету, при себе: рот на замке. Впрочем, у меня есть к тебе предложение, и я хотел бы, чтобы ты рассмотрел его со всей серьезностью. Полагаю, устоявшихся планов на следующий год у тебя еще не имеется?