Прыжками пронизав поток машин, Эйдриан сзади приблизился к Меддлару.
– Да это же доктор Меддлар! – воскликнул он, дружески хлопнув сященника по спине.
Меддлар крутнулся назад.
– Хили!
– Мой дорогой старина капеллан, до чего же я рад вас видеть! – Эйдриан тепло пожал ему руку. —
Однако позвольте дать вам совет – verb sap [116] , как выражались мы в милой старой школе, – если они запросят с вас больше десятки за то, что вы у них отсосете, считайте, что вас грабят.
Меддлар побелел и попятился к бордюру.
– Уже уходите? – разочарованно спросил Эйдриан. – Что ж, надо, так надо. Но если вам потребуется жесткий секс, дайте мне знать, в любое время, я для вас что-нибудь организую. Вы только не забывайте слова того человека из «Касабланки»: «Берегитесь, здесь повсюду стервятники. Стервятники, повсюду».
Меддлар исчез среди брызг и воя автомобильных клаксонов.
– Помните о «Кодексе зеленого креста» [117] , – крикнул ему вслед Эйдриан. – Я ведь не всегда буду рядом, когда вам понадобится перейти улицу.
Бритоголовые остались недовольны.
– Сукин ты сын, Хьюго! Мы почти уже договорились.
– Я вам все возмещу, мои дорогие, – сказал Эйдриан. – Дело того стоило. А пока позвольте поставить вам по «фанте» в «Уимпи». Под этим дурацким дождем все равно бизнеса не сделаешь.
Они сидели у окна закусочной, автоматически прочесывая взглядами текущую мимо людскую толпу.
– Почему он назвал тебя «Хили»? – спросил Грег. – Я думал, твоя фамилия Хэрни.
– «Хили» было моим прозвищем, – ответил Эйдриан. – Я, видишь ли, часто изображал Денниса Хили [118] , политика. Так оно ко мне и пристало.
– А.
– Ну что за дурачок, – добавил в подтверждение Эйдриан.
– Точно, он!
– Нет, вообще-то это скорее Майк Ярвуд [119] .
– А этот тип действительно викарий?
– Капеллан школы, жизнью клянусь.
– Черт-те что. Он просил Терри и меня, чтобы мы его связали. А еще воротничок носит.
– «Ударив в стол, я крикнул: Нет!» – произнес Эйдриан, складывая, точно для молитвы, ладони.
– Чего ты сделал?
– Джордж Герберт [120] . Стихотворение под названием «Воротничок». Оно, по-видимому, ускользнуло от вашего внимания. «О, где веселия венки? Унесены? Разорены? Не то душа моя: в ней плод, а у тебя есть руки».
– А, правильно. Ну да.
– Вы были венками веселия, плодами. А он, подозреваю, вознамерился наложить на вас руки. Должно быть, забыл окончание. «Я в каждом слове слышал зов: „Дитя!“ И отвечал: „Мой Бог!“».
– Ты чего, заговариваться начал?
– Замечательные стихи, вам бы понравились. Могу сгонять в «Хатчкардз», купить для вас сборничек.
– Пошел ты.
– Ну что же, это желание в моем предложении также присутствовало, – признал Эйдриан. – А теперь, если вы меня простите, я загляну в «Бутс» и разживусь примочкой для старых ран.
Еще два месяца спустя Эйдриана снял актер.
– А я вас знаю, – сказал Эйдриан, когда они ехали в такси.
Актер стянул с носа темные очки.
– Господи! – Эйдриан глупо хихикнул. – Вы же…
– Зови меня Гаем, – сказал актер. – Это мое настоящее имя.
«Знаменитость! – подумал Эйдриан. – Мой клиент – знаменитость».
Эйдриан остался у актера на ночь, против чего его всегда предостерегали самым серьезным образом. Гай разбудил Эйдриана поцелуем, к которому присовокупил копченого лосося и омлет.
– Я никак не мог поверить, что ты профессионал, мой сладкий, – сказал Гай. – Увидел тебя идущим от «Плейлэнда» к Дилли и, на хрен, поверить в это не мог.
– Вообще-то, – скромно признался Эйдриан, – я этим занимаюсь недавно.
– И Хьюго к тому же! Мое любимое имя. Всегда было любимым.
– Все ж хочешь как лучше.
– Ты не останешься со мной, Хьюго, малыш? Лучшего времени для такого предложения нельзя было и придумать. Тремя днями раньше Эйдриан увидел свое отражение в зеркале гардеробной отеля «Риджент-палас» и был потрясен глядящей на него физиономией шлюхи.
Как и почему он изменился, Эйдриан не знал, но изменения с ним произошли. На подбородке его отрастал пока лишь меленький пушок, так что после бритья подбородок становился гладким, точно у десятилетнего мальчика. Волосы были теперь короче, Эйдриан не прилизывал их, как какой-нибудь сутенер. Джинсы в обтяжку, но не более чем у любого студента. И все же лицо кричало: «Продается».
Он обворожительно улыбнулся зеркалу. И получил в ответ плотоядную, зазывную гримасу.
Он приподнял брови и попытался принять вид растерянный и невинный.
Пятнадцать за отсос; в зад не даю – сообщило отражение.
Пара недель, проведенных вне Дилли, позволила бы ему вновь обрести лицо, наводящее на мысли о землянике со сливками.
Гай жил в Челси, в маленьком доме, в скором времени у него начинались съемки на студии «Шеппертон». На Пиккадилли он забрел, чтобы гульнуть напоследок – перед пятью неделями подъемов в шесть утра и работы до восьми вечера.
– Но теперь у меня есть друг, к которому я смогу возвращаться. Это чудесно, мой сладкий, чудесно!
Эйдриан подумал, что иметь человека, который отвечает за тебя на телефонные звонки, таскается по магазинам и поддерживает в доме порядок, это и вправду чудесно.
– Ко мне ходила раньше уборщица, ирландка, но эта сучка грозилась обратиться в газеты, так что я теперь никаким приходящим не доверяю. А тебе доверяю, милочка ты моя.
Выговор выпускника частной школы. Если б они только знали.
– Быть может, я прав, а может, не прав, – пел Гай под душем, – но я поклянусь, и ты мне поверь, что стоит тебе улыбнуться мне, и проститутки плачут на Сохо-сквер.
Итак, Эйдриан остался у него и научился готовить, делать покупки и очаровывать приглашенных к обеду гостей. В друзьях у Гая состояли все больше режиссеры, писатели и актеры, голубых среди них было всего ничего. Гаем его называл один только Эйдриан, что придавало их дружбе особый, открыто любовный оттенок. Гаю было тридцать пять, он довольно рано женился, в девятнадцать. Плод этого брака жил с прежней женой Гая, актрисой, очень плохо принявшей известие о его гомосексуальности, мгновенно разведшейся с ним и не подпускавшей его к сыну.
– Он сейчас примерно твоего возраста, может, на пару лет моложе. Поспорить готов, что из него уже получилась такая мадам, что пробы негде ставить. И поделом ей, стервуге.