— Это Зикманис, — сказал Гроппнер. — Он помогал мне…
Алекс повернулся и в упор посмотрел на парня.
— Ну что, ты меня не узнаешь? — неожиданно спросил он. — А поляну Германа помнишь? А как кролика приносили в жертву Одину? Твоя, кстати, была идея.
— Мачта?! — в изумлении прошептал Гроппнер, чуть ли не минуту осмысливая услышанное. — Алекс Ш-шеллен? Не может быть! Т-ты же уехал… — От волнения Вилли Гроппнер, тот самый паренек, что когда-то пересказал «Дрезденским чертополохам», пускай и в весьма вольном изложении, чуть ли не всего Дюма, стал заикаться еще больше.
— На этом свете, Очкарик, все может быть, — вздохнул Шеллен. — Только не называй меня Алексом — я теперь Генрих. Генрих фон Плауен. Заруби себе это на носу.
— П-почему?
— Очки не будут спадать, вот почему.
— Алекс…
— Так надо, Вилли! Потом объясню.
Гроппнер обалдело смотрел на приятеля детства.
— П-понимаю…
— Да ни черта ты не понимаешь, — буркнул Шеллен. — Запомни: мы друзья детства, ты — Очкарик, я — Мачта, тебя зовут Вилли Гроппнер, а меня Генрих фон Плауен.
— А т-твой брат?
— Да! Насчет брата, — словно вспомнил Алекс, — никакого брата у меня нет. Нет и не было, понял?
— Нет брата? А что с Принцем?
— С Эйтелем все в порядке. Жив и здоров… почти. Мы виделись совсем недавно.
— Понимаю… — Вилли понизил и без того свой сиплый голос до шепота. — Н-неприятности с гестапо? Ты вернулся в Германию под чужим именем?
— Ну-у… вроде того. От тебя ничего не скроешь.
— Могила, — Гроппнер поднял вверх двуперстие правой руки, словно произносил клятву.
— Тогда давай за встречу.
Алекс снял с ремня флягу с коньяком, и они сделали по глотку. Через минуту опустошенный голодом, обессиленный штормами и ошарашенный встречей с другом детства, Очкарик повис на шее своего старшего товарища. Тщедушное тело его сотрясали рыдания, а по совсем еще мальчишескому лицу ручьями текли слезы.
— Не могу поверить, Алекс, — всхлипывал он, — я уже не надеялся. Нам сказали, что больше транспортов не будет… неужели мы еще сможем вернуться домой? Ты веришь в это?
— Конечно, сможем, — успокаивал Шеллен, — только не называй меня Алексом. Пошли, вон уже солнце выглянуло. Сегодня будет погожий денек. Сейчас хлебнешь еще коньяку и давай-ка ложись поспи. Пойдем, я тебя устрою. Ты на ногах не держишься.
— Что будем делать, лейтенант, — спросил Шеллена вахмистр Блок, когда тот, уложив Гроппнера, выходил из барака. — Надо что-то решать. Продуктов нет, лекарств — тоже. Почти у всех раненых нагноения. Я самолично нюхал сейчас плечо у Кленце — там вне всяких сомнений гангрена. Вы сказали, что ваш самолет поврежден? Среди нас есть отличный автомеханик, а также слесарь из оружейной мастерской бригады. Сам я до войны работал жестянщиком, крыл железом церковные крыши у себя в Мекленбурге. Так что тоже кое-чем смогу помочь. Вот только с инструментом…
— А электрик у вас найдется? — перебил Алекс.
— Думаю… да.
— Тогда, как отдохнут, тащите всех к «Фоккеру». Я буду там.
— Сделаем, господин лейтенант… вот только…
— Да.
— Тут такое дело…
Шеллен остановился и в упор посмотрел на вахмистра:
— Давайте, Блок, выкладывайте все начистоту. Вас интересует, куда я потом полечу и что там скажу? Так ведь?
— Ну… да. Да, именно так.
— Вы не хотите возвращаться? Я вас правильно понял?
— Мы не хотим попасть в лапы к русским. Вы знаете, что такое русский плен? Я уж не говорю о двух наших прибалтийцах, которых большевики сразу расстреляют как предателей. Наши тоже решат, что мы дезертиры. Поэтому у нас один способ спасти свою жизнь — сдаться нейтралам. Все равно ведь все катится к черту в зубы.
— Я придерживаюсь того же мнения, вахмистр, — Алекс положил на плечо унтер-офицера руку. — Так что успокойтесь.
— Отлично! — Блок мгновенно повеселел. — В таком случае, может, не нужно никуда лететь, а просто связаться с ними по радио? Понимаете, среди нас есть один швед из «Викинга», он расскажет своим что и как. Вы только научите пользоваться вашим радио.
— А не боитесь, что передачу засекут не только шведы?
День и вправду выдался солнечным, с теплым южным ветром. Все, кто мог ходить, к полудню выползли из барака и слонялись по берегу в поисках выброшенной штормом рыбы. Некоторые сушили расстеленную на камнях одежду. «Ремонтная бригада», орудуя ножами и прикладами карабинов, латала дыры в обшивке «длинноносого», а настоящий электрик, нашедшийся среди одного из двух уцелевших прибалтийцев, очень умело состыковал и с помощью извлеченной из фонарика Шеллена батарейки прозвонил отремонтированный кабель. Алекс угостил ремонтников остатками коньяка. Весь свой сухой паек, состоявший в основном из специальных пищевых таблеток, он отдал на подкормку раненых еще утром. Когда ремонт был завершен, в кабину истребителя помогли забраться здоровенному шведу (у него в море была сломана ступня), и он, крутя настроечные верньеры, занялся поиском подходящей шведской радиостанции. Минут через десять он, по его словам, вышел на частоту береговой пограничной охраны, о чем тут же доложил находившемуся поблизости Шеллену.
— Что дальше, господин лейтенант?
— Ты уверен, что это ваши пограничники, а не какая-нибудь лесозаготовительная или рыболовная контора?… Тогда переходи на передачу, — Алекс взобрался на крыло и согнулся над кабиной, — тумблер справа от верньеры. Вот так. Передай, что ты, шведский рыбак, терпишь бедствие вместе со своими товарищами. Вас двенадцать человек, вашу посудину разбило штормом, а самих выбросило на маленький остров. Есть тяжелораненые, нет пресной воды, координаты вам неизвестны, но, предположительно, вы южнее Эланда, так что пускай возьмут пеленг. Все, давай!
У самолета сгрудилась большая часть из всех находившихся на острове. Приковылял даже бледный как полотно обервахмистр Кленце, висевшая на перевязи левая рука которого распухла и зловеще посинела. Все они ждали, затаив дыхание. Швед, которого звали Магнус Бьёрнефельд и который когда-то служил обершарфюрером СС в дивизии «Викинг», а по окончании контракта был переведен в вермахт, что-то говорил на не понятном никому из присутствующих языке, прижимая к шее горловые микрофоны.
— Там спрашивают, откуда у нас мощная рация, если судно утонуло? — прошептал он Алексу, отключив тумблер передачи.
— Чертовы бюрократы, — ругнулся Шеллен. — Скажи, что на острове оказалась бетонная взлетная полоса, а на ней — сломанный немецкий самолет.
— Они спрашивают название нашего судна, — снова прошептал швед.
— Скажи… «Сиреневый дельфин».
— Они спрашивают порт приписки…