Дождавшись, когда проедет последняя, седьмая по счету машина, а также следовавший позади всех кубельваген, Алекс огляделся, вышел на дорогу и быстро зашагал в направлении ушедшей колонны. Он понятия не имел, что будет делать, но знал одно — пешком или на попутке ему отсюда не выбраться. Выбираться нужно тем же способом, каким ты сюда попал, то есть по воздуху. В конце концов — он ведь летчик.
Идея хоть и казалась достаточно безумной, но другой пока не было. Он неплохо помнил эти места, знал, в какую сторону нужно пробираться, чтобы выйти, например, к швейцарской границе, но без документов и денег это было нереально.
Он шел не менее двух часов. Иногда подолгу прятался, благо местность была лесистой, а обочина обсажена кустами. Помогала и темная ночь, подсвеченная лишь багровыми облаками. Дважды ему пришлось обходить селения, названия которых он, может, быть когда-то и знал. Несколько раз дорога раздваивалась или пересекалась с другой, но его выручали следы протекторов и масляные пятна. Однажды он чуть не напоролся на дорожный пост со шлагбаумом, долго приглядывался и прислушивался, пока не наметил пути обхода. Стрелки его часов показали ровно час ночи, когда он увидел первые самолеты.
Это были истребители. Они стояли прямо на лесной поляне, лишь недавно расчищенной от снега и кустов. Никаких ограждений и постов вокруг не наблюдалось. Алекс прошел стороной дальше, поднялся на пригорок и снова увидел самолеты. Их было так много, что он даже протер глаза. Пройдя еще метров триста, он различил, наконец, взлетные полосы, строения, диспетчерскую вышку и предположил, что это аэродром Клоцше, располагавшийся в восьми километрах от окраин Дрездена. Одна из взлетных полос была плотно уставлена одномоторными и двухмоторными самолетами с хорошо различимыми крестами и свастикой, другая — относительно свободна. Возле некоторых машин копошились люди. Алекс достал из-под куртки небольшой шестикратный бинокль и, прислонившись к дереву, несколько минут рассматривал сверху самолеты и людей. Затем он снял свою куртку и аккуратно сложил ее здесь же под деревом вместе с документами. Два свитера, фланелевая рубаха и теплое белье могли еще минут двадцать удерживать тепло разгоряченного ходьбой тела. Потом, особенно если поднимется ветер, станет холодно. Головного убора на нем не было.
Алекс спустился с пригорка и осторожно приблизился к кромке летного поля. Здесь он увидел двух часовых, повернувшихся в направлении горящего города. Пройдя в сторону и улучив момент, он пересек воображаемую черту охраняемой зоны, очутившись возле одиноко стоявшей деревянной будки. Сообразив, что это всего-навсего туалет, Алекс собрался уже было пройти мимо, но заметил, что на вбитом в стенку гвозде висит шинель. Ее хозяин, скорее всего, в данный момент находился внутри туалета. Воровато оглянувшись, Шеллен схватил шинель и, перебросив ее через плечо, быстро пошел к стоявшим поодаль самолетам. Он шел, стараясь не привлекать внимания и не крутить головой.
Изредка он видел людей. В основном это были техники или аэродромная обслуга. Одеты они были по-разному: укороченные шинели, всевозможные куртки, утепленные комбинезоны. На многих не имелось никаких знаков различия. Попадались и летчики, отличавшиеся короткими куртками и меховыми сапогами, очень похожими на те, в которых шел сейчас Алекс. У некоторых над коленями были надеты патронташи с сигнальными ракетами. На Шеллена никто не обращал внимания. В одном месте группа из пяти или шести человек, глядя на зарево, обсуждала недавний налет. В другом — двое копались в правом моторе «Ме-110». «Интересно, — подумал Алекс, — тот, что в сортире, уже хватился своей шинели? Не поднимут же из-за этого общую тревогу?» Он шел все дальше, так и неся украденную шинель на плече. Его целью был «Фокке-Вульф 190».
Весной сорок четвертого в их эскадрилье появился трофейный «сто девяностый», прозванный за свою хищную натуру «летающим мясником». Раненый немецкий ас, потеряв ориентацию, посадил свой истребитель на поляну прямо перед штабом пехотной воинской части в Уилтшире. Летчика отправили в госпиталь, а самолет — из серии А-4 — сначала обследовали спецы, а потом передали истребителям для ознакомления. Это был уже второй «Фоккер», доставшийся англичанам «за здорово живешь». Первый — серии А-3 — еще в июне сорок второго был совершенно спокойно посажен неким растяпой по фамилии Фабер, спутавшим Ла-Манш с Бристольским заливом. Думая, что сел на аэродроме в Северной Франции, он подрулил к стоявшим под маскировочными сетями «Спитфайрам» и заглушил мотор. Возле «Фоккера», на капоте которого красовалось изображение петушиной головы, на крыльях — кресты, а на киле — свастика, собралось десятка два человек из аэродромной обслуги. Расслышав английскую речь, Фабер заподозрил неладное. Он попытался запустить пропеллер и улететь, но колеса уже обложили стояночными башмаками, так что пилоту осталось только снова заглушить мотор, откатить фонарь и сдаться в плен.
Алекс в числе других совершил на трофейном «Фоккере» пару полетов. Немудрено, что кому-то из начальства пришла мысль использовать немецкий самолет для разведки, тем более что лучшей кандидатуры на роль пилота-разведчика, чем Шеллен, трудно было и желать. Сказано — сделано. Алекс сделал еще несколько тренировочных полетов, все более убеждаясь в превосходстве «Фоккера» над менее поворотливыми «Темпестами» и «Харрикейнами».
Потом бортовой номер перерисовали, на Шеллена напялили немецкую флигерблузу с погонами фельдфебеля, и он беспрепятственно пролетел на «Гадком утенке» (или, если угодно, «Гаденыше») — так окрестили трофейный истребитель — над бельгийским побережьем. Затея обещала успех. Командование распорядилось подвесить к «Фоккеру» четыре автоматические фотокамеры, с помощью которых фиксировалось расположение вражеских радаров и зениток. Когда немцы запрашивали Алекса по радио, он отвечал, что самолет поврежден, так что система опознавания «свой — чужой» вышла из строя. А вообще-то он свой, только неважно себя чувствует, так как тоже ранен. Несколько раз это срабатывало, тем более что бортовые номера постоянно перекрашивались. К тому же разведка сообщала Шеллену номера немецких эскадрилий и аэродромы базирования и, отвечая на запрос, он говорил: «Я такой-то, возвращаюсь на базу туда-то». И все же на пятый раз немцы что-то заподозрили, а на шестой поняли, что их дурачат.
К счастью для Алекса, в тот день над Амстердамом висела большая низкая туча. Он нырнул в нее снизу и минут пятнадцать кружил внутри, играя в прятки с дюжиной «Мессершмиттов». Дул довольно свежий восточный ветер, и туча быстро двигалась в западном направлении— в сторону Англии. «Мессершмитты», поджидавшие Алекса снизу, попали под обстрел британских эсминцев. «Гаденыш», в баках которого оставалось все меньше топлива, сумел выскочить незамеченным из спасительной тучи. Он оторвался от преследователей, но был пойман в перекрестье прицелов дуврских зенитных батарей.
В тот день артиллеристам не только забыли сообщить новый номер «Фоккера», но и вообще не предупредили о его очередном полете. «Гаденыша» изрешетили так, что из него все сыпалось и лилось. Из-за перебитых шлангов гидросистемы самопроизвольно вывалились шасси. Левая панель капота отлетела, а руль высоты превратился в порхающие лохмотья, так что Алекс шел на посадку на одних триммерах. Несколько раз его рука тянулась к красной кнопке сброса фонаря, расположенной возле тумблера магнето. Он уже отстегнул ремни, но самолет не только не горел, но даже не дымил, и Алекс решил садиться. А когда, в довершении ко всему, подвернувшаяся внизу поляна оказалась плотно утыкана острыми кольями, которые местные жители вкопали по всей Англии еще в сороковом, опасаясь десанта вражеских планеров, прыгать было уже поздно.