«Сволочь, — негодовал Алекс, — теперь будет попрекать льготами и ставить условия».
— …Вы ведь, кажется, немец?
— Только на восемьдесят процентов, сэр! — Алекс нарочито вытянулся и чуть ли не щелкнул каблуками. — Вероятно, поэтому меня не взяли в инженеры. — Он намекал на то, что в канадских эскадрильях все бортинженеры были исключительно англичанами.
«Если выгонят, вернусь обратно в говоруны», — решил он.
После выписки из госпиталя, когда ему было отказано в практической авиации, Алекс устроился в особую и весьма засекреченную группу радиодезинформаторов, базировавшуюся в Кингстауне. Он и десятки (а может, и сотни) его сослуживцев, владевших безупречным немецким, в соответствии с программой «Корона» обрушивали в эфир горы правдоподобного вранья с целью запутать немецких летчиков и операторов на постах наведения истребительной авиации. Если лондонские дикторы из «Голоса Британии» обрабатывали немецкое население, то «говоруны» из Кингстауна были нацелены исключительно на германскую ПВО. Во время операций британского бомбардировочного командования они передавали неверные метеосводки, предупреждения о надвигающихся тучах, туманах, циклонах, резком усилении ветра и тому подобном, заставляя немецких ночных истребителей совершать вынужденные посадки. Подделывая голоса и манеры радистов «вюрцбургских» радаров, не менее тысячи семиметровых тарелок которых все еще были расставлены по всему рейху, они пытались сбить с толку посты наведения, передавая неверные координаты своих атакующих группировок. В конце концов, они просто засоряли эфир ненужной информацией, действуя подчас настолько изощренно, что даже свои «слухачи» из Хай-Уайкомба часто путали их с немецкими радистами.
— Поймите, офицер Шеллен, в современной войне нужно располагать данными не только о враге, но и о своих. Мы не собираемся никого наказывать и выгонять. Сведения, полученные от… — штабист замялся, не находя подходящего слова, — от ответственных членов экипажей будут обрабатываться, и на их основании мазил, недолетчиков и просто неопытных пилотов переведут в хвосты колонн или в группы второго удара, для которых ПВО противника будет уже подавлена. Что, по-вашему в этом нет рационального зерна? Разве этого не вправе потребовать сотни тысяч мужчин и женщин, производящих боеприпасы, тысячи моряков, с риском для жизни доставляющих снаряды через океан?
Алекс молчал.
— Что это у вас за кольцо на руке? — неожиданно спросил штабист, взглядом показывая на правую руку Алекса.
— Какое? Ах, это! Немецкое кольцо, сэр, называется «Мы идем против Англии!».
— Теперь что, мода такая — носить вражеские кольца? Ладно, идите и подумайте. Я жду вас через два дня и надеюсь, вы примете правильное решение. Что касается нашего разговора, то о нем не должен знать никто. Будут вопросы, скажете, что вас вызывали на медицинское освидетельствование.
Резко посветлело. Алекс зажмурился от внезапно ударившего в глаза света, отраженного от высоких кучевых облаков среднего яруса. Они выбрались, наконец, из сумеречных масс нижнего слоя и некоторое время летели по его верхней кромке, врезаясь в холмы и утесы из искрящегося ледяными кристалликами тумана. Прикрыв глаза рукой, Шеллен наблюдал, как один за другим из окрашенных в вечерний розовый цвет облаков выныривали идущие следом самолеты. Позади них он впервые за много последних дней увидал край заходящего за облачный горизонт февральского солнца.
В наушниках раздался голос командира:
— Внимание экипажа! Через двадцать минут начинается слаживание группы.
Алекс взял бинокль и принялся осматриваться по сторонам. Самолеты, ведомые радиолучами навигационной системы «Джи», должны были собраться в тридцати милях западнее Лондона.
Вернувшись из штаба, он направился в столовую, но был перехвачен сержантом Йонасом:
— Офицер Шеллен! Слава богу! Насилу вас нашел. Получен приказ.
— Какой приказ? — Они быстро пошли в сторону летного поля, над которым висели пласты довольно плотного тумана. «Немного ветра сейчас бы не помешало», — подумал тогда Алекс.
— Приказ на вылет. Пилоты и штурманы уже прошли инструктаж. Мы заканчиваем погрузку.
— А как же ремонт?
— Отложен. Не хватает машин. Сегодня были два спеца по моторам, погоняли нашу «четверку», поковырялись в карбюраторе, промыли топливопровод и заявили, что все параметры в пределах допуска.
— А наш инженер? С его мнением уже не считаются?
— Он написал рапорт, да что толку.
Они вышли на летное поле и пошли вдоль одной из труб противотуманной системы «Фидо». Навстречу им попались несколько техников-обходчиков, проверявших горелки, фланцы и насосы. Возле размытых силуэтов бомбардировщиков, поочередно выплывавших из тумана, виднелись тени людей и заправщиков. Грузовики подвозили боеприпасы. Алекс и Йонас не подозревали тогда, что в эти часы на полутора десятках авиабаз грузилось более тысячи бомбардировщиков одних только Королевских ВВС, не считая нескольких сотен американских «Крепостей».
— Куда летим?
Неподалеку взревел мотор, и Алекс смог разобрать лишь слово «Кассель».
— Пилоты недовольны, — кричал Йонас, — говорят, это был не инструктаж, а непонятно что. Навигаторам даже не раздали аэрофотоснимки.
— А что синоптики?
— Не знаю. Только я слышал, что американцы сегодня утром отменили свою операцию из-за погоды. Говорят, они уже запускали моторы.
Им самим не раз приходилось не только запускать моторы, но и взлетать, и даже выстраиваться в боевые «коробки», распределяясь по этажам и горизонталям, после чего следовал приказ возвращаться на базу. Сколько проклятий в такие минуты сыпалось с небес на головы синоптиков, командования и вообще всех тех, кто находился внизу! Эти проклятия летели десятками из каждого самолета, особенно если экипаж его состоял из недавно прибывших новичков. Правда, потом, когда эти рвущиеся в бой новобранцы совершали свои первые два, три или четыре боевых вылета (из положенных им тридцати), приходило некое понимание. «Господа, — докладывал офицер штаба на очередном разборе полетов, — по данным воздушной фоторазведки, авиационный завод в… (скажем, Дребеденьсдорфе), бывший целью нашей атаки третьего дня, несмотря на все ваши (здесь явно подчеркивалось местоимение "ваши") усилия увеличил-таки свои производственные показатели. Но есть и ободряющие новости: популяция лягушек в болотах севернее (скажем, Хреньбергсбурга) резко уменьшилась благодаря двум тысячам тонн сброшенных вами туда бомб». Так что к десятому боевому вылету самый тупой сержант понимал, что плохая погода в районе цели — это стопроцентный провал операции. А вместе с этим приходило осознание важности работы синоптиков, хотя проклятий по поводу отмены вылета при уже запущенных моторах не становилось меньше. Удачным был боевой вылет или провальным, он одинаково засчитывался, увеличивая шанс летчика дожить до окончания своего цикла, получить крест за летные заслуги и при желании отправиться на покой.